Вильке — 40 тысяч.
Для Кориканчи четыре тысячи жрецов — явление абсолютно нормальное. Инки не были бы сынами Солнца, если бы их главный храм обслуживался на более низком уровне. Но храм в Вильке?.. Давайте вместе прочтем текст, на который ссылается перуанский исследователь. Вот что сказано в «Наново написанной хронике» Сьеса де Леона: «И утверждают… что обслуживали эти помещения (то есть сам храм. — В. К.) более сорока тысяч индейцев, которые выделялись для каждого времени, а всякий принципал знал, что приказывал делать губернатор, наделенный властью королем инкой, и только для охраны дверей храма имелось сорок привратников».
Нет, здесь что-то не так. Во-первых, жрецы не обслуживают «эти помещения», а занимаются совсем иной работой, которую прекрасно знают сами без подсказки губернатора-инки. Сорок жрецов-привратников, если они несут свою службу по очереди, партиями, цифра вроде бы вполне реальная, но куда девать остальных 39 960 человек? На какую работу пристраивать их?
Нет. На подобную расточительность инки не могли пойти. Они скорее закрыли бы под удобным предлогом храм в Вильке.
Отсюда ясно, что 40 тысяч человек в крайнем случае по очереди обслуживали нужды храма, а не отправляли ритуалы языческой веры. Они приходили туда как на миту, выполняя свою обязательную работу «общегосударственного масштаба», каковой, несомненно, являлось не только строительство, но и содержание в должном порядке культовых сооружений.
Правда, существовала и очередность в отправлении жрецами культовых ритуалов. Об этом прямо говорит Инка Гарсиласо: жрецы служили по очереди неделями, и только в этот период их содержание брал на себя храм. В остальное время они жили «за свой счет, ибо им так же выделяли земли под посевы, как и всем остальным простым людям…». В другом месте «Комментариев» говорится, что только в Кориканче (так можно понять) жрецы являлись чистокровными инками, а в провинциальных храмах жрецами были родственники местных курак; исключение составлял лишь главный жрец, бывший инкой.
Если сопоставить сказанное с положением дел в Вильке, то нелепость приведенного прочтения относительно 40 тысяч «жрецов» становится более чем очевидной: каким же должно быть население Вильки, если только у кураки было 40 тысяч родственников?
Разбирая все эти «за» и «против», мы по-новому взглянули на оброненную Инкой Гарсиласо и вроде бы мало что значащую фразу: «У жрецов была обычная, а не специальная одежда».
Что же открылось за этой фразой? Очень важные вещи. Во-первых, поскольку мы точно знаем, кто в Тауантинсуйю определял покрой одежды, только сами сыны Солнца могли позволить или приказать жрецам носить обычную одежду. Между тем общеизвестно, какое важное место занимало жречество в языческих государствах: достаточно вспомнить судьбу египетского фараона-реформатора Эхнатона (Аменхотепа IV). Известно и то, что именно одежда всегда и неопровержимо убедительно демонстрировала существование классового расслоения в любом антагонистическом обществе. Но в Тауантинсуйю жрецы «почему-то» предпочитали носить обычную одежду. Почему?
Ответ может быть только один: в Тауантинсуйю было предпочтительнее показать себя инкой, сыном Солнца, нежели жрецом, служителем культа того же Солнца! А это, в свою очередь, означало, что, если в Тауантинсуйю и происходил процесс профессионализации жречества, он был еще весьма далек от своего завершения. В противном случае сами инки-жрецы постарались бы придумать для себя особое одеяние, которое показало бы их принадлежность и к клану сынов Солнца, и к служителям его религии. Но для инков положение жреца не казалось таким уж престижным, и они предпочитали оставаться «просто» сынами Солнца. И вместе с ними оставались самими собою, а не хранителями великих и недоступных для простого смертного таинств все остальные служители языческих верований царства инков.
Можно с уверенностью сказать, что такое положение дел продлилось бы не очень долго и об этом позаботились бы сами жрецы, непрерывно укреплявшие свою власть над людскими умами. Это было выгодно и клану правителей, но они пока еще не осознали всю полезность подобного мероприятия.
Господствующий класс Тауантинсуйю также не был однородным. О тех слоях инкского общества, которые в силу разных причин примыкали к нему, мы уже рассказали. Сам он состоял из двух далеко не одинаковых прослоек. Нижний слой был во много раз более многочисленным, нежели верхний. Его образовывала местная неинкская знать. Ее положение было в некотором роде двусмысленным: целиком и полностью подчиненная и зависящая от сынов Солнца, она должна была управлять вроде бы своими, но фактически уже инкскими землями и подданными. И управлять не по своему разумению или прихоти, а строго следуя законам и обычаям сынов Солнца. Это была знать «второй руки», управлявшая, но не правившая.
Естественно, что ее положение резко отличалось от положения трудящейся массы, но именно она, местная знать, больше всего теряла как в политическом, так и в экономическом отношении при включении в состав царства инков. Вот почему местная неинкская знать представляла для Куско наибольшую угрозу; она же являлась объектом последовательной и целенаправленной «идеологической обработки» со стороны инков.
Для этих целей в Тауантинсуйю существовала хорошо отработанная система «политического воспитания», но не самих курак, а их наследников. И если кураки только посещали столичный город Куско — они бывали там для участия в праздниках и торжествах или приходили по делам своих царств, — наследники постоянно жили в столице, пока не наступал их черед занять престол.
Сыны Солнца, составлявшие верхний слой господствующего класса, были безраздельными хозяевами и подлинными правителями всех Четырех сторон света. Создание панкечуанского царства, а позднее и многонационального (разноплеменного — этот термин звучит плохо, но точнее отражает суть) государства было их прямой заслугой. Власть инков была ничем не ограничена. Фактически поощрялись любые поступки инков, лишь бы они не оскорбляли божественного прародителя и не нарушали установленные внутри клана порядки. Все остальное было дозволено сынам Солнца.
Выше мы писали, что инки никогда не совершали преступлений. Так утверждал хронист Инка Гарсиласо, ссылаясь на заявления индейцев Тауантинсуйю. Хронист объяснил, почему сыны Солнца никогда не оказывались в положении правонарушителей: у инков не было «причин, которые обычно являются основаниями для преступлений, как-то: страсть к женщинам, или алчность к богатствам, или желание мести, ибо, если они желали красивых женщин, им было дозволено иметь их столько, сколько они хотели… То же самое имело место с богатствами, ибо у инков никогда не было в них недостатка, чтобы брать чужие или позволить подкупить себя из-за необходимости».
Яснее не объяснишь!
Но хронист то ли умышленно, то ли по недосмотру упустил еще один возможный мотив для преступлений — борьбу за власть. Такая борьба шла, однако сыны Солнца умело скрывали ее.
Официально все сапа инки восходили на престол Тауантинсуйю только законным путем. Все они числились старшими сыновьями умершего правителя, даже если не были таковыми (например, Инка Уайна Капак). Если же инка-правитель оказывался недостойным своего звания, его имя просто исчезало из капаккуны (так случилось с Инкой Урко). Иными словами, сыны Солнца не могли совершать преступления или иное зло, поскольку они были… сынами Солнца. Убедительная «логика»!
Для подданных Тауантинсуйю существовали три заповеди, сформулированные как приказ: они составляли суть морального кодекса, возведенного в ранг закона: «не будь вором», «не будь лжецом», «не будь бездельником». Каждая из них сама по себе, да и вместе взятые не могут не вызывать одобрения, но заложенная в них императивность — «не будь» — сразу же придает им классовый характер, поскольку речь идет о запрете, диктуемом одним слоем общества другому.
Из трех запретов только один носил материально контролируемый характер. Именно он наиболее отчетливо показывает подлинную сущность морального кодекса, установленного сынами Солнца для своих подданных. Ибо призывы не лгать и не бездельничать могли быть в равной степени обращены к любой социальной группе страны. А вот требование не быть вором, как мы знаем, к клану правителей не имело никакого отношения.
Так оно и было на самом деле. Отбирать две трети урожая, пользоваться без всякой компенсации трудом пуреха на «общественных работах», забирать самых красивых девушек в дома наложниц не считалось ни воровством, ни злом. Зато за один початок кукурузы, унесенный пурехом с надела Солнца или Инки, за уход с территории марки в поисках лишней охапки хвороста, за тайное свидание с девушкой,
