общественное мнение к ликвидации СССР и будущим ельцинским реформам. Если сопоставить программу обустройства России, предложенную А. И. Солженицыным с программой межрегиональной группы, нетрудно заметить, что многие ее положения полностью совпадали. В частности, именно в это время идею создания Союза четырех республик (Белоруссия, Казахстан, Россия, Украина) предлагал один из ее лидеров, ставший затем президентом Российской Федерации Б. Н. Ельцин (13). Получается, что А. И. Солженицын выступал в качестве рупора тех самых сил, которые стояли за спиной Б. Н. Ельцына. Таким образом «авторитарист» А. И. Солженицын встал в один строй с наиболее радикально настроенными «плюралистами» для достижения общей цели — не только уничтожения советского политического режима, именуемого им коммунистическим, но и ликвидации советской «империи». Солженицынская статья положила начало открытой дискуссии вокруг вопроса о будущей судьбе Советского Союза. А 17 марта 1991 г. он был вынесен на общенародный референдум. Сколько усилий потратили наши «демократы» как на советские, так и американские деньги, чтобы народ высказался за ликвидацию СССР, однако добиться этого не удалось, большинство советских людей изъявило желание сохранить союзное государство (14).
На протяжении всей «перестройки» советское руководство, возглавляемое М. С. Горбачевым и Н. И. Рыжковым, пользовалось щедрыми иностранными кредитами, которыми оплачивалась их разрушительная политика. В результате за шесть лет (1985–1991) внешний долг Советского Союза увеличился с 28 до 95 млрд дол. (1). Заманив таким образом советское государство в долговую ловушку, иностранные кредиторы как опытные ростовщики отказали в очередном займе, а речь шла ни более ни менее как о 30 млрд дол. (2). Страна оказалась на пороге финансового банкротства.
8 июня были распущены Совет экономической взаимопомощи и Организация варшавского договора. 1 июля появился закон Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий (3). 19–21 августа последовали события, которые принято называть путчем, но которые в действительности представляли собою государственный переворот. В результате этого переворота реальная власть в Москве, а затем и в стране перешла в руки президента Российской Федерации Б. Н. Ельцына (4).
Как встретил это событие А. И. Солженицын?
Вскоре после 19 августа 1991 г. он дал интервью Эн-Би-Си, в котором «выразил свою поддержку переходу к свободной рыночной экономике в Советском Союзе» (5). Более того, он назвал августовские события «
Так Александр Исаевич приветстовал не только начавшийся переход власти к политической группировке, представляемой Б. Н. Ельцыну, не только роспуск ЦК КПСС, не только запрещение некоторых центральных газет, но и первые симптомы грядущего распада СССР.
17 сентября 1991 г. «Российская газета» сообщила, что теперь А. И. Солженицын готов вернуться на родину — единственное препятствие — не снятое обвинение в измене родине (8). В тот же день генеральный прокурор СССР Н. Трубин направил А. И. Солженицыну телеграмму, в которой сообщал, что начатое против него уголовное дело, возбужденное в 1974 г., закрыто (9).
Можно было ожидать, что после этого изгнанник немедленно вернется на Родину. Однако в ответ на телеграмму генерального прокурора он заявил: вернусь, когда закончу свои «ранее начатые литературные произведения» (10).
Это была новая отговорка.
Весной 1991 г. вышли два последние тома Собрания сочинений А. И. Солженицына: девятнадцатый и двадцатый, содержашие «четвертый узел» «Красного колеса» — «Апрель семнадцатого» и краткое под названием «На обрыве повествования» изложение остальных ненаписанных узлов: от пятого до двадцатого. (11). Главный труд всей его жизни — работа над эпопеей «Красное колесо» была завершена.
В своей книге «Портрет на фоне мифа» В. Н. Войнович приводит известный «каверзный вопрос»: «Может ли Бог создать камень, который он не сможет поднять?». Если не может создать — не всемогущ и если создать может, но не может поднять — тоже не всемогущ. «Солженицыну, — ехидно замечает В. Н. Войнович, — такой камень создать удалось». Это знаменитое «Красное колесо» (12).
С тех пор, как в «Красном колесе» была поставлена последняя точка, прошло около пятнадцати лет. За это время можно было бы «навязать» еще много «узлов», но А. И. Солженицын бросил это занятие, оставив свою Вавилонскую башню недостроенной. Вспоминается судьба романа А. М. Горького «Жизнь Клима Самгина», который тоже был оборван на полуслове. Однако работу А. М. Горького прервала смерть. Поэтому история с «Красным колесом», скорее, напоминает судьбу романа М. А. Шолохова «Они сражались за Родину».
Смысл работы над «Красным колесом» — одна из самых таинственных загадок в биографии А. И. Солженицына. Можно понять Карла Маркса, который почти всю свою жизнь посвятил написанию «Капитала» и тоже, кстати, не успел его завершить. Им двигало желание понять законы, определяющие функционирование современного общества. А что двигало А. И. Солженицыным в его работе над эпопеей? Неужели он хотел описать год за годом, месяц за месяцем, день за днем, час за часом всю историю российской революции? Но для чего? Если бы речь шла о научной хронике, это было бы понятно. Но ведь он писал художественное произведение.
Первая проблема, с которой сталкивается читатель эпопеи — это проблема времени. Как иронично отметил один из рецензентов «Октября»: «Когда я начинал читать этот роман, была весна и листья в моем саду только зазеленели. Но когда я закрывал его последние страницы, была поздняя осень и листья в моем саду уже опали» (13). За это время он одолел только два тома из десяти.
Как в свое время трудно было встретить марксиста, который бы прочитал все четыре тома «Капитала», так сейчас трудно найти поклонника А. И. Солженицына, прочитавшего все десять томов «Красного колеса».
Приступая к этому произведению, А. И. Солженицын собирался показать революцию как трагедию страны, символом которой и должно было быть название «Красное колесо». Однако так получилось, что этот роман стал символом трагедии А. И. Солженицына как писателя.
Если относительно таланта автора «Августа» еще можно было спорить, то художественные достоинства «Октября» уже почти никто не пытался искать и защищать. «Март» даже среди самых последовательных сторонников и поклонников А. И. Солженицына вызвал шок.
«Красное колесо», — пишет В. Н. Войнович, — «эпопея длинная, скучная, как езда на волах по бескрайней, однообразной северокавказской степи» (14).
В любом художественом произведении стержень, который объединяет фактический материал — это главный герой, а роль пружины, которая приводит этот материал в движение, играет сюжет. Возможно существование нескольких главных героев и несколько взаимосвязанных или же параллельных сюжетных линий, которые все равно должны представлять собою единое и неразрывное целое. В «Красном колесе», начиная с «Октября» исчезли главные герои, превратившись во второстепенных, исчез и сюжет, на смену ему пришел общий поток исторических событий, которые стали мелькать перед читателями как в калейдоскопе.
Что же касается оригинальности А. И. Солженицына как историка, то здесь мне невольно вспоминается следующий случай. Однажды на вопрос, чем сейчас занимается один из моих коллег-историков, его знакомый сказал: «Катается с важным видом по Киевской Руси на трехколесном велосипеде». Эти слова я не раз вспоминал, читая «Красное колесо».
Солженицынская эпопея еще будет предметом специального изучения. В данном случае ограничусь только недоумением: как автору удалось осуществить то, что было сделано? Даже если бы он писал подобный роман о современных ему событиях, для этого недостаточно было бы личного опыта. А ведь «Красное колесо» — это историческая эпопея. Поэтому написанию текста должна была предшествовать длительная и кропотливая работа по сбору и обработке необходимого фактического материала.
«Сбор материалов для исторической эпопеи — пишет он сам, — работа, которой есть ли границы? Есть ли конец? Десятилетия для него и нужны, не меньше. А сбор народного типажа — фотографии, рисунки, или словесные описания наружностей, одежд, манеры держаться, говорить — солдат, крестьян, фабричных
