Он отвернулся от сына и уставился на огонь. Пол неторопливо отошел от стола, подойдя к двери, распахнул ее – и ахнул. Джон обернулся и увидел на пороге Мэй. Можно было не сомневаться, что она слышала весь разговор, от начала до конца, об этом свидетельствовал ее вид. Наверное, за свою жизнь она провела за дверью немало времени.
Пол смотрел на нее, не зная, как поступить. Своим обычным бесцветным голосом, подернутым ледком, Мэй приказала сыну:
– Ступай, увидимся позже.
Пройдя в гостиную, она закрыла за собой дверь. Она стояла прямо, не испытывая необходимости обо что-нибудь опереться. От всей ее фигуры так и веяло ненавистью.
– Так… – проговорила она.
– Да, так. Ты слышала, что он сказал?
– Слышала, только, в отличие от тебя, не собираюсь придавать этому значения. Хорош священник! Отвергнутая девушка тоже заявляет, что уйдет в монастырь. Я им займусь. Но сейчас я хочу говорить не о нем, а о тебе… и о ней.
Джон поджал губы и подобрался.
– Вот-вот, приготовься к бою. Ведь придется лгать и изворачиваться.
– Мне нет необходимости лгать, и я не буду этого делать, можешь не тревожиться.
– «Я любил Сару!» – передразнила она его без тени юмора, с перекошенным лицом.
В следующую секунду, как по сигналу, ее лицо окаменело, глаза стали похожими на кремни.
– Подходящая парочка! Верзила и здоровенная, жирная, грудастая стерва.
Видя, как он морщится, сдерживаясь из последних сил, она добавила масла в огонь:
– Что же ты не отвечаешь? Хотя бы выступи в ее защиту, возрази, что она не грудастая стерва, а красавица. Красавица, нечего сказать! – Мэй помолчала и глухо пробормотала: – Как я погляжу, здесь зреет еще одно убийство.
– Вот именно. Ты бы поостереглась. – Он с трудом ворочал языком, словно выпил лишнего.
– Я тебя не боюсь, и тебе это отлично известно. Подумать только, все эти годы ты и она… Плюнуть бы на тебя, да слюны жалко.
– Как всегда, ты напрасно изощряешься. – Джон медленно покачал головой. – Я сказал правду и ничего не собираюсь отрицать. Да, я ее любил и, если хочешь знать, люблю до сих пор. Можешь злобствовать! Но между нами никогда ничего не было, понятно тебе? В ту новогоднюю ночь, когда она возвращалась от матери, я попытался ее поцеловать, и этим все кончилось – она сразу поставила меня на место. А теперь я скажу тебе еще кое-что… Если бы не братец Дэви, все обернулось бы совсем по-другому: я бы добился ее, обязательно добился, а тебя бы оставил с носом. Двадцать лет я сидел, как немой, и позволял тебе трепать языком, но отныне с этим покончено. Теперь ты все знаешь.
Мэй стояла на расстоянии вытянутой руки от мужа. На ее худом лице застыла кривая усмешка. Когда она соизволила ответить, ее голос прозвучал подозрительно спокойно:
– Вот тут ты ошибаешься, Джон. Это только начало. Ты забыл о Кэтлин.
– Должен тебя огорчить: Кэтлин – не моя дочь.
– Ты можешь это доказать? – Кривая усмешка сползла с лица Мэй. – Даже если бы ты ползал передо мной на коленях, я бы все равно тебе не поверила. И никто бы не поверил. Ты всегда в ней души не чаял – именно так называется твое отношение к Кэтлин. Ты любил ее сильнее, чем собственного сына. До Пола тебе всегда было мало дела. Но Кэтлин похожа на свою мамашу и одновременно на тебя. От Дэвида в ней нет ничего, зато твоя кровь так и брызжет. Все вверх дном, никогда не сидит на месте – вот какова Кэтлин. Вся в отца!
– Повторяю, ты взяла ложный след, – громко, но вместе с тем устало ответил ей Джон.
– Я так не думаю. То есть я совершенно уверена, что это не так, – спокойно проговорила Мэй. – Если бы твоей дражайшей Саре нечего было скрывать, то она бы рассказала на суде всю правду. Этим она бы кардинально изменила свою участь -присяжные пожалели бы ее как жертву многолетнего шантажа. Но нет, она была до смерти перепугана, потому что знала: стоит ей открыть рот – и тайное станет явным. Пол правильно напомнил, что Кэтлин родилась четвертого октября. Совсем нетрудно подсчитать, сколько времени прошло с Нового года…
– Довольно! – завопил он. – Можешь болтать до второго пришествия, все равно в твоих словах нет ни слова истины. Я тебе сказал…
– Ничего ты мне не сказал. Лучше дослушай меня. – Тон Мэй опять изменился, лицо разгладилось. – Насколько я понимаю, твоя ненаглядная Сара перестаралась: для того, чтобы спасти Кэтлин от правды, не обязательно было садиться в тюрьму. Слушай внимательно, верзила, иначе пожалеешь. Если ты надеешься дождаться ее освобождения, то твои надежды напрасны: стоит тебе хотя бы разок ее посетить, и я немедленно перейду на другую сторону и поведаю нашей милой Кэтлин, кто на самом деле ее родитель. Сам знаешь: для того, чтобы убить кошку, не обязательно ее топить. Подумай, как к этой новости отнесется Дэн, да и твой папаша. О матери я не говорю, на ее мнение тебе наплевать, тебе бы даже хотелось преподнести ей такой сюрприз, но им – ни за что. Нет, в их глазах тебе захочется остаться чистеньким, верно? Мужская солидарность!
Она сделала шаг назад, потому что Джон надвигался на нее.
– Даже не вздумай. Я тебя предупредила.
Они с тяжелой ненавистью смотрели друг на друга. Мэй первая прервала затянувшееся молчание. Она картинно отвернулась, подчеркнув этим свое презрение, и уже от двери, оглянувшись, злорадно произнесла:
– Дела идут настолько хорошо, что мы теперь можем переселиться в район поприличнее. Я поищу местечко в Вестоу, вблизи Шилдса, там очень мило. Между прочим, если тебе придет в голову запустить дела, чтобы сделать мне гадость, то подумай о том, насколько будет нелепо, если жертва твоей дражайшей Сары окажется совершенно напрасной.
Когда за ней закрылась дверь, Джон медленно подошел к окну и уставился кухонное окно Сары, произнося вслух:
– И все из-за нескольких минут той проклятой ночью! Боже всемогущий! Сначала через этот ад прошла Сара, теперь наступил мой черед. Но я – не Сара. Надолго ли меня хватит?
Часть шестая
1
Шел 1957 год. У Дэна, ровесника века, был день рождения, и он любовался своим отражением в зеркале. Он нисколько не потолстел и оставался по-прежнему строен. Он похлопал себя по плоскому животу и подумал, что слишком много времени проводит на ногах, чтобы поправиться. Зато его волосы, не утратившие густоты, сильно поседели, а в глазах уже не было задорного огня. Они глядели серьезно. Серьезным был и весь его облик. Эта серьезность была заметна и ему самому. Он подумал: «Главное – это внутренняя легкость. Душевное состояние человека всегда заметно». В зеркале отражался изящный, в меру самоуверенный, преуспевающий господин. Однако что толку в преуспевании, если его не с кем разделить? Ничего, на предстоящей неделе в этой сфере произойдут существенные изменения. Намечалась весьма ответственная неделя. А пока ему нужно торопиться – не дело заставлять ждать Кэтлин с ее воскресным обедом.
Он покинул спальню и оказался в просторном холле, застеленном ковром. Дверь из холла вела в гостиную – удобную и отменно обставленную. Он водрузил перед камином проволочный экран, подошел к окну и выглянул на главную улицу, которая была сейчас совершенно пустынна, как и положено торговой артерии в выходной день. Он машинально поправил бархатные занавески, еще разок оглядел гостиную и возвратился в холл, где вытащил из дубового шкафа пальто, надел фетровую шляпу и взял со столика кожаные перчатки с меховой оторочкой. Заперев дверь, он спустился по обтянутым ковром ступенькам на улицу, сел в машину и, преодолев две мили, оказался в районе Пятнадцати улиц.
