Культура имеет значение

3. Созданные людьми материальные ценности — здания, мосты, дороги, телекоммуникации.

4. Институциональный капитал, подразумевающий государственную защиту материальной и интеллектуальной собственности, наличие эффективных государственных учреждений и частных организаций, которые способны максимально наращивать прибыли акционеров, а также защищать и готовить кадры.

5. Научные ресурсы типа системы международных патентов, университетов и специализированных научных организаций.

6. Гуманитарный капитал, представленный навыками, умениями, способностями.

7. Культурный капитал, включающий не только такие явные проявления культуры, как музыка, язык и ритуалы, но также установки и ценности, обусловливающие инновации.

Более широкое представление о процветании, не замыкающееся в рамках среднедушевого дохода, позволяет нам заметно обогатить контекст рассуждений и говорить об инвестиционных возможностях в более насыщенной и производительной среде⁴ Нобелевский лауреат Амартья Сен утверждает, что «преимущество той трактовки процветания, согласно которой оно понимается как совокупность разного рода капитала, позволяет более трезво оценивать производственные перспективы конкретных стран».⁵

Почему процветание имеет значение?

Известно, что обитатели разных районов земного шара обладают различной покупательной способностью, а страны наделены неодинаковыми запасами всевозможных ресурсов. По словам Томаса Соуэлла, «мы вынуждены считаться с неоспоримым фактом социальной истории — со значительными перепадами в производительности труда, разделяющими народы, и вытекающими отсюда экономическими последствиями».⁶ Свежие данные Мирового банка показывают, что упадок производительности угрожает жизненным стандартам во многих регионах Африки, Латинской Америки и Азии.

Между бедностью и недоеданием имеется тесная связь: ее плодами оказываются мышечная недостаточность, задержка развития, повышенная восприимчивость к инфекциям, деградация интеллектуальных способностей у детей. В современном мире 84 процента всех детей живут в бедности, которая фиксируется среднедушевым доходом, не превышающим 2 доллара в день. Подавляющее большинство всех младенцев нашей планеты рождается в нищете. Средняя продолжительность жизни, грамотность, доступ к чистой воде и уровень детской смертности напрямую соотносятся с продуктивностью и благополучием нации. В 1990 году в бедных странах из каждых ста тысяч женщин при родах умерли 607, тогда как в странах с развитой экономикой на то же число женщин приходилось только 11 смертей.⁷

Но статистика раскрывает далеко не все грани бедности. Нищета разрушает стремления, надежды и счастье. Это бедность, которую нельзя измерить, но можно только почувствовать. Существует обширная литература, посвященная взаимосвязи между высокими доходами и позитивным отношением к власти, терпимостью к другим, поддержкой гражданских свобод, открытостью к иностранцам, добрыми контактами с подчиненными, самоуважением, чувством собственного достоинства, предрасположенностью к общественной и государственной жизни, межличностным доверием, довольством собой. Например, участник нашего симпозиума Рональд Инглхарт отмечает, что наиболее высокий уровень самооценки как объективного, так и субъективного существования позитивно соотносится с высоким уровнем процветания нации.⁸

Каким образом следует говорить об убеждениях и процветании?

В каждом обществе можно выделить сегменты, члены которых имеют различные представления о том, что такое процветание и как его достичь. Признание и понимание данного факта является основой для проведения преобразований. В работе «Вспахивая целину: стимулирование скрытых источников роста в развивающихся странах» Стейс Линдсэй и я выдвинули несколько принципов, затрагивающих функционирование ментальных моделей:⁹

• В состав ментальной модели входят убеждения, выводы и цели, которые личностны, конкретны и специфичны. Это своеобразная «умственная карта», показывающая, как устроен мир.¹⁰

• Убеждения и установки могут быть новаторски ориентированными и нацеленными на создание условий для процветания или, напротив, препятствующими обновлению.¹¹ Различные комбинации формируют разные ментальные модели.

• Ментальную модель можно определить, наполнить содержанием и протестировать, прилагая ее к специфичным, четко намеченным целям. Нобелевский лауреат Дуглас Норт пишет, что «для формирования эффективной экономики» человечество использует «как ментальные модели, так и институты».¹²

• Наконец, ментальные модели способны изменяться. Хотя культура включает в себя передачу смыслов от поколения к поколению,¹³ данный процесс нельзя считать генетически обусловленным.¹⁴

Алекс Инкелес предположил, что в современном мире наблюдается тяга к конвергенции действий и убеждений. Он отмечает наличие «явной тенденции, заставляющей любой народ внедрять те способы производства, которые основываются на применении неодушевленной энергии, получаемой, в свою очередь, с помощью современной технологии и прикладной науки». Этот ученый полагает также, что «производственные новации» создают новые институциональные установления и задают новые роли для индивидов, а также «стимулируют… новые установки и ценности».¹⁵

По словам Джозефа Стиглица, бывшего главного экономиста Мирового банка, «развитие представляет собой трансформацию общества, переход от традиционных взаимоотношений, традиционных способов мышления, традиционных представлений о здравоохранении и образовании, традиционных методов производства — к современным».¹⁶

Если обо всем этом говорят столь известные люди, почему же правительства и международные институты совершенно не уделяют внимания исследованию ментальных моделей? Отчего на общенациональном или региональном уровне практически незаметны усилия по изменению интеллектуальных установок? На чем основываются подобные позиции ведущих организаций, занимающихся вопросами развития? Являются ли они следствием предубеждений, недопонимания, стесненности в средствах, отсутствия единодушия, политического давления со стороны жертвователей и прессы, чрезмерной поглощенности собственными управленческими задачами? Даже Пол Крюгман, один из наиболее влиятельных современных экономистов, признает, что современную «экономическую науку характеризуют поразительно примитивные представления об индивидах и их устремлениях… Экономистам заведомо неинтересно, о чем люди в действительности думают или что они чувствуют».¹⁷

Сегодня, после пяти десятилетий по большей части удручающе медленного развития, теория ментальных моделей может предложить более совершенный путь понимания и преодоления проблем бедности. Организатор настоящего симпозиума Лоуренс Харрисон утверждает, что такого типа переориентация будет нелегкой, «поскольку требует склонности к объективному самоанализу и затрагивает наиболее острые вопросы восприятия собственного “я”».¹⁸ Инкелес также согласен с тем, что интроспекция здесь весьма важна: «Углубление в себя — признак современной нации… Современная нация постоянно занята самосовершенствованием.¹⁹

Как практики, мы постоянно рассуждаем о том, способны ли страны-клиенты, — то есть страны, которые обращаются за помощью в деле стабилизации экономики, — развить большую способность к подобному самосовершенствованию. Отвечая на их запросы, мы должны сделать первый шаг в многоступенчатом процессе преобразований и задуматься: из чего состоит универсальная модель создания