Тут Березай, помаргивая своими зелеными шарами, спросил, как человек, без всяких диспетчерских выкрутасов:
— А где наш лаз?
Домовик, быстро взглянув на него, принялся отмерять шаги и ткнул в пол: тута, де, а после пальцем круг очертил… Березай лег на пол и вгрызся в днище «боинга»… Бедный лешачонок: в обшивке самолета были дюралюминиевые слои, полимерная пленка — но ничего деревянного!
Полесовый выгрыз ход по следу пальца домового, и тот осторожно поддел толстый круг с рваными краями, вынул и положил к ногам самовилы Олбрайт.
А операция по освобождению госсекретаря уж началась: спецназовцы в черных масках пошли на приступ. Птахи крикнули своим: не торопитесь, де, — и первыми нырнули в прореху боинга-скворечника и на лету стали звать на помощь скучающих аэродромных воронов.
Внимательно глядели рейнджеры вперед и по сторонам тоже, но нападение случилось, откуда не ждали — сверху: налетели черные хичкоковские птицы и выбили оружие из разномастных рук.
А Шишок вместе с Мадлен Олбрайт, на шее которой по-прежнему сидел и болтал ножками вооруженный холодным оружием мальчишок-с-локоток, уж сиганул из рваной дыры на летное поле, сдвинул крышку канализационного люка в сторону — и вот один за другим сквозь землю стали проваливаться прыгающие из самолета калики.
А на головы отважных рейндежеров совершила посадку еще одна эскадрилья вещих птиц и направила острие клювов в глаза, блестевшие в прорезях черных масок.
Американская самовила фыркала через слово, бормоча: дескать, ну погодите, фак, мы из сербских косточек Вавилонскую башню возведем, фак, до самого неба! А не хватит сербских косточек — так, фак, славянских костей много: русские, например!
Шишок, стараясь ее не слушать, подтолкнул в меченую спину: мол, беги, курва, покамесь я не передумал! Мальчишок соскользнул по бедру, по коленке рваного чулка — и вот уж стоит он со своим вострым ножичком на бетоне. А Олбрайт, придерживая на груди остатки драной одежды, выскочила из-под «боинга» и побежала по полю, крича: не стреляйте, де, я здесь, это я!.. А после: они, де, тут, скорей, скорей!
Шишок с ручным помощником уже под ливнем пуль нырнул и в люк, домовик задвинул крышку и полез сквозь сыпавшуюся землю к «детям подземелья», те остановились в узком проходе, его дожидаючись, постень скомандовал: а ну, бегом, живо! Я, дескать, малость подзадержусь!
Ваня Житный на ходу беспокойно оглядывался назад: послышался глухой взрыв, через время — еще один, после — третий! Росица Брегович говорила: мол, Шишок на прежних — или на новых — местах завалы устраивает, видать, вчера на барахолке не только крышку от канализационного люка да кольт приобрел, но и взрывчатку тоже! Ваня покосился на девочку: зачем объяснять то, что всем без нее ясно! Важно другое: ничего ли там с ним не случилось?!
Добрались до гаража, но наружу не выходили — сидели в духоте, ждали.
Вот буткнула дверь, и Шишок, очень похожий на того чертенка, который по наущению Балды под кобылку подлез, но в отличие от беса поднял ее и пронес, сколь надо, появился в темном помещении! Никто ни словечка не проронил, но все заулыбались, даже Березай показал все свои сорок два боингодробильных героических лешачьих зуба!
И вот уж опять они в Добрыне, бегут в общежитие, где дожидается друзей Яна Божич, а с ней все три птицы. Соловей с жаворлёночком успели уж рассказать девочке с горлицей, где были да что делали. Яна надутая сидела: это что ж, дескать, — теперь у меня не будет таких крылушек, как у моей названой мамы?! Но Златыгорка утешила ее, как могла: ну, это мы еще посмотрим! Ты расти, дескать, давай, а остальное приложится…
За город выбирались кто в кузове попутного грузовика, кто в его же кабине. На выезде из Сараева пробка образовалась: полиция проверяла документы и делала досмотр… Водитель ругался на чем свет стоит: мол, по сарафанному радио передали, что в аэропорту пытались пришить эту суку американскую, да неудачно. Но, дескать, говорят, нападавшим удалось скрыться, теперь, знать, ищут… А я-то, де, чем виноват — мне груз везти надо, а вот стой тут — жди!
Дошла очередь и до них. Шишок, сидевший в кабине у окна, склонил голову в колени, намял свою рожу — и к полицейским обратил уже лицо Боснийского президента, дескать, ты, морда, что — у меня тоже будешь документы проверять и досмотр делать?! Очумевший полицейский отдал честь и без разговоров пропустил грузовик.
Одно было плохо — из страны на своей машине водитель выезжать не собирался. Распрощались на росстанях горных дорог: грузовик покатил налево, калики пошагали направо.
Несколько дней отсиживались в полупустой гостинице небольшого городка, узнавая из маленького навесного радиоприемничка последние новости. Война, дескать, закончилась: начался вывод югославских войск из Косово! Совет, де, Безопасности ООН принял Резолюцию 1244, согласно которой представители стран НАТО разделят Косово, которое — пока что — остается в составе Югославии, на пять секторов: американский, британский, немецкий, французский, итальянский. А, мол, России в собственном секторе отказано… Российские, де, миротворцы будут размещены в четырех секторах, в районах с преимущественно албанским населением в окружении натовского контингента.
Далее сообщалось, что с двадцать четвертого марта по восьмое июня 1999 года НАТО осуществило свыше 35 000 налетов на Югославию, было использовано более 1000 боевых самолетов (среди них Ф-15, Ф-16, Ф-17) и 206 вертолетов. Выпущено свыше 10 000 крылатых ракет и сброшено около 80 000 тонн взрывчатых веществ, включая 152 контейнера с 35 450 кассетными бомбами.
Шишок, лежа лицом вниз, все сильнее сжимал кулак единственной руки. Ваня Житный с тоской думал: эх, и почему не домовик стоит у руля государства! Ни за что бы постень не оставил Югославию одну в окружении высокоцивилизованных врагов, помог бы сербам и военной техникой, и людской силой. Не пришлось бы им сдаваться!.. Но что зря говорить! Пора было отправляться домой: в Россию, в городок Чудов, где дожидалась их бабушка Василиса Гордеевна.
Переходили по мосту пограничную речку Дрину, как вдруг посестрима, шагавшая позади всех, остановилась и сказала:
— Я дальше не пойду…
— Как так?! — всполошился Ваня.
Златыгорка, опустив голову, гуторила: дескать, я долго думала и поняла, что мне делать… Мол, обратного пути к себе домой я не знаю — мать мне его не указала, и думаю я, что откроется проход неожиданно… Но городов, де, я не люблю — непривычная я к ним… Да и тяжко, дескать, изо дня в день прятать ото всех свои крылушки, хочется летать, никого не пугая, поэтому, де, надумала я убираться в Проклятые горы — к бабушке Видосаве. Там, мол, мне глянулось — как вроде дома оказалась! В Проклятье, де, мое место!
— И я с тобой! — тотчас уцепилась за ее руку Яна Божич.
И Златыгорка… кивнула.
Ваня Житный, никак не ожидавший внезапного расставанья, пытался отговорить посестриму: дескать, нет, ты с нами должна остаться, ты у нас будешь жить, как же мы без тебя?!
Но домовик одернул мальчика: мол, окснись, все она правильно решила — что ж ей над электрическими проводами города Чудова темными ночками крылышки разминать, что ли?! Запоздалых прохожих пугать?! Али, дескать, ты ее за Колю Лабоду мечтаешь взамуж выдать?!
Ваня и голову повесил.
Соловей с жаворлёночком жалобно поглядывали на горлицу, с которой им тоже предстояло расстаться… После отпросились у хозяюшки: можно, де, мы их немножко проводим, скоро вернемся — догоним вас… Златыгорушка кивнула.
И вот распрощались: встала девушка на перила хорошего моста, сбросила в быструю Дрину маскировочную плащ-палатку мигом унесенную течением, Яну Божич Березай подсадил на спину посестримы, дитёка обняла вилу за шею, — и вот расправила Златыгорка ангельские крылья и полетела над синей рекой…
А после вильнула водотечина — и выступ прибрежной белой скалы скрыл улетевших из глаз.
Оставшиеся на мосту калики перехожие не утирали слез, капавших в многоводную Дрину, и долго
