Шишок проворчал: а ты, небось, коршуном был… Но Коля покачал головой: дескать, н-е-е, я сватью бабу Бабариху играл.
Ваня прыснул, а бабка Лабода губы поджала и вздохнула:
— Да, Гордеевна, уж так Коле моему нравилась Валентина, а девчонка твоя только хвостом вертела — вот и довертелась до заграницы… И сгинула там ни за грош, вон по телевизору-то кажут, как наших девок в загранице используют: и в хвост и в гриву…
Василиса Гордеевна хмыкнула и сказала: мол, только «девке»-то этой в будущем году сорок пять, баба-ягодка опять!
Старуха Лабода стала прощеваться, а Коля завздыхал: дескать, одним голимым чаем поили… хоть бы водочки налили, такие тяжелые воспоминанья: царевна Лебедь, де, всю душу выклевала, да и… заслужил ведь я нынче…
Бабка Лабода со вздохом сказала:
— Ладно уж, Гордеевна, налей ты ему, коли есть, все равно ведь нажрется… Чем пить водку паленую, так лучше настойку зеленую…
Бабушка Василиса Гордеевна оглядела вынесенные вещи и под диваном, стоявшим кверху ножками на грядке с морковью, отыскала бутыль с травяной настойкой, мол, ладно уж, сегодня можно.
Коля выпил одну стопку, другую… и попросил на посошок…
Василиса Гордеевна головой покачала: дескать, первая рюмка на праву, вторая на леву ногу, третья — на посох. Не захромал бы!..
А как своей семьей-то остались, бабушка стала спрашивать: ну что — нашли вилу-то?
Шишок кивнул, кажись, де, нашли, вышел из-за стола и… принялся Ванины лопатки прощупывать… Мальчик плечами подернул и заорал:
— Ты сдурел, что ли?
— Нету крылушек, — вздохнул разочарованно домовик. — Что за притча!
— Конечно, нет! Откудова бы им взяться?!
— Так ведь полетел ты не хуже «томагавка», как из трамвая-то вывалился!.. Я готов был чем угодно поклясться, что у тебя, хозяин, крылья ведь за спиной… А что ж… Дедушка у тебя — Серафим, почему бы внуку не быть самовилом?!
— Дур-рак! — обиделся Ваня. — Тоже еще — нашел самовила…
Стали думать, как же Ваню Житного к пожару перенесло, тут Шишок хлопнул себя по лбу, схватил посох, прислоненный к столу и принялся его исследовать: обнаружилось, что набалдашник-то откручивается… Отвинтили посошку навершие, перевернули: а там!.. А там, в золотистой смоле, покоилось перышко жаворонка ли, соловья ли — то, которое с неба прилетело! Шишок заорал: дескать, вот оно — перо, а ты на мальчишка-с-локоток грешил!
Ваня Житный долго глядел на окровавленное перышко, которое просвечивало сквозь янтарные слезы деревьев, а после — по резьбе — закрутил крышку посоха.
Бабушка Василиса Гордеевна, положив посох перед собой, внимательно разглядывала лесные нарезы и говорила: дескать, это посошок-перышко, и цены ему нет! Только, де, надо бы выучиться, как им пользоваться…
Домовик, тоже сунувший нос в следы Березайкиных зубов, сказал: мол, ну, хозяин, теперь у тебя экипировка — будь здоров, всем на зависть! Только, дескать, надо бы расшифровать ведь лешаковы иероглифы-то! И я понял, де, как ты взлетел: видать, весь был нацелен на то, чтобы поскорее попасть на пожар — вот и дал посошку нужный приказ. А после — правильно гуторит Василиса Гордеевна — учиться ведь придется, как подходящие команды отдавать рядовому Посоху!.. Но… на то ты и сержант!
Второй самовар чаю выдулили, закопченные сушки приели, — вот и солнышко опустилось за девятиэтажные сталагмиты на той стороне проспекта, комары завели зудежную песню. И доможилые отправились в избу почивать.
Ваня наклонился над бабушкой, спавшей на полу, на матрасе, в обнимку с балалайкой, и попытался пальцы, крепко сжатые на грифе инструмента, расцепить — но не тут-то было…
Шишокзашипел на мальчика: дескать, оставь, нехай, спит Василиса спокойно, мне, де, балалайка покамест не нужна, пускай у ей остается… И поманил Ваню за собой, в пустую кухню с голым черным окном, где и сообщил, что пора ведь ему…
— Как — пора? Куда — пора? — страшным шепотом вскричал Ваня Житный.
— Куда-куда… К себе, — и домовик ткнул пальцем в подпол. — Кончилось наше хождение…
Ну вот… Опять они с бабушкой одни остаются! А сколько ведь дел-то завтра! Попробуй-ка: все, что из избы вынесли — обратно перетаскать да на свои места составить! А послезавтра — все отмывать! А послепослезавтра: баню придется строить, ворота ставить… Дел невпроворот! А домовик уходить собрался — эх! Но, конечно, просить его остаться — пустой номер! Да и… понятное дело — он же не простой мужик: домовой… Ваня тогда и спроси:
— А что ты делать будешь… у себя? — и кивнул на подполье.
Шишок с важностью ответил:
— Книжку буду писать…
— Че-го?! — Ваня опешил.
— Ты читай «Хазарский словарь», который Росица подарила, а я писать буду!.. Уж и названье для книжки есть «Повесть о настоящей стране».
— Это… про Сербию?! Про наше путешествие?!
— Не-ет, это научный труд, экономический, про прихватизацию. По мотивам «Повести о настоящем человеке». Содержание: Стагнация. Гангрена. Ползание… Экономический подъем на протезы после ампутации ног. Уроки танцев. Возвращение сверхдержавы за штурвал мировой истории. Утертые носы янки. Их выпоротые задницы. Вот так!
— Ну и ну! — мальчик только головой качал. — Это же экономическое чудо! Ты думаешь, такое возможно?.. По-моему, это чистая утопия…
— Знаешь, что я тебе скажу, хозяин: ежели не написать — то ничего и не будет, а вот как я напишу об этом, так по моему слову все и совершится. И потом я ж не говорю, что это завтра будет… Может, послезавтра… История-то, на одном конце которой Большой взрыв, а на другом — Большой хлопок, завтра ведь не кончается. До хлопка еще есть время… Это у нас с тобой, хозяин, все время вышло… Пора ведь прощеваться… Но — погоди! Лешак тебе сделал свой подарок, а я свой сделаю… На-ко вот, носи!
И домовик нацепил на хохлатую Ванину голову красный берет Медведя. Мальчик утер слезы. Обнялись они, троекратно расцеловались. Шишок велел Ване Житному к окошку отворотиться. Дважды хлопнула — откинувшись, а после закрывшись, — крышка подполья, обернулся Ваня: нет домовика. Ну, все…
Распахнул створки окна: а на дворе ситничек моросит, ох, ведь теперь мебель-то, утварь-то понамокнет… Помчался в огород, чтобы занести в избу, что сумеет. Хорошо бы, конечно, посошку-перышку приказать, чтоб весь скарб по своим местам рассовал да… да своими-то руками надежней!
Подошел Ваня Житный к поясному зеркалу, которое лежало на земле и ловило — помимо капель слепого дождя — отражение тучи и одинокой звезды, наклонился, чтобы занести в дом, да передумал, прислонил к стволу обожженного клена, под которым Мекеша покоится, вытер поверхность рукавом, мельком глянув в свое ночное лицо в дареном берете… Постоял-постоял, а после взял и… перевернул головной убор задом наперед — но… ничегошеньки не произошло. Тогда Ваня схватил зеркало и потащил в избу, на ходу думая, что все-таки эта красная шапка не простой, поди-ка, подарок.
Этой ночью 1999 год перевалил на вторую половину; пятнадцатилетний мальчик-сержант бежал по кромке очередного тысячелетья…
Примечания
