Натти и взял на себя труд ответить:
— А! Старый Кожаный Чулок! — воскликнул он. — Что вы там расхныкались о голубях? Если бы вам приходилось, как мне, по два и по три раза пересевать пшеницу из-за того, что они сожрали все зерно, вы бы не стали жалеть этих чертей. Ура, ребята, действуй! Это лучше, чем стрелять в голову индейки, старина!
— Может быть, это лучше для вас, Билли Кэрби, — возразил с негодованием старый охотник, — и для всех, кто не умеет ни зарядить винтовки, ни прицелиться, как следует. Стыдно стрелять в такую стаю. Это делает только тот, кто не умеет убить отдельную птицу. Если человеку хочется голубятины, — что ж? Конечно, голубь, как и все прочие твари, предназначается для еды человека, но нехорошо убивать двадцать, чтобы съесть одного. Когда мне понадобится голубь, я иду в лес, выбираю любого по своему вкусу и убиваю его, не тронув перышка на остальных, хотя бы их целая сотня сидела на том же дереве. Вам этого не сделать, Билли Кэрби, и не пробуйте!
— Что вы толкуете, старый сморчок! Высохший пень! — крикнул Билли. — Вы загордились с тех пор, как убили индейку. Вот отдельный голубь, посмотрим, кто его уложит!
Действительно, один голубь, испуганный выстрелами, отбился от стаи и летел поперек долины к месту, где стояли спорившие, с быстротой молнии рассекая воздух. К несчастью для дровосека, он не рассчитал времени и дернул собачку в тот самый момент, когда голубь находился над его головой. Он промахнулся, и птица продолжала лететь с прежней быстротой.
Натти выждал момент, когда испуганная птица находилась на одной линии с его глазом над озером, быстро вскинул ружье и выстрелил. Голубь перевернулся в воздухе и упал в воду с перебитым крылом. Собаки Натти бросились за ним, и через минуту сука принесла еще живую птицу. Слух об этом удивительном искусстве быстро распространился по всему полю и собрал охотников вокруг Кожаного Чулка.
— Как, — сказал Эдвардс, — неужели вы попали в голубя пулей налету?
— Убивал же я гагар, которые ныряют быстрее молнии, — возразил охотник. — Гораздо лучше убить одну, какую вам нужно, не растрачивая пороха и свинца, чем палить так бессовестно в массу. Но я пришел за птицей, и вы знаете, мистер Оливер, зачем мне нужна мелкая дичь. Теперь я добыл голубя и пойду домой, потому что мне противно смотреть на это истребление.
— Ты правду говоришь, Кожаный Чулок, — воскликнул Мармадюк, — и я начинаю думать, что пора положить конец этому истреблению!
— Пользуйтесь, но не уничтожайте! Разве леса не для того созданы, чтобы давать приют зверям и птицам, и чтобы человек, который нуждается в их мясе, шкурах или перьях, мог находить их там? Но я пойду домой с моей добычей. Я не хочу дотрагиваться до этих бедных существ, которые валяются здесь на земле и смотрят на меня так, как будто им не хватает только языка, чтобы высказать свои мысли.
С этими словами Кожаный Чулок вскинул ружье на плечо и вместе со своими собаками пошел через расчистку, стараясь не наступить на раненую птицу. Вскоре он исчез в кустах на берегу озера.
Если упреки Натти произвели известное впечатление на судью, то для Ричарда они пропали даром. Он воспользовался сборищем охотников, чтобы подготовить общую атаку. Выстроив их в боевую линию по обеим сторонам своего фальконета, он рекомендовал им дождаться сигнала.
— Терпение, ребята! — говорил Бенджамен в качестве адъютанта. — Терпение, голубчики, а когда сквайр Джонс подаст сигнал стрелять, палите всем бортом! Смотрите же, цельтесь ниже, ребята, и вы пустите ко дну всю стаю.
— Целиться ниже! — крикнул Кэрби. — Слушайте этого болвана! Если мы будем целиться ниже, то попадем в пни, а не в голубей.
— Что вы понимаете, пентюх? — крикнул Бенджамен. — Что вы понимаете, тюлень? Разве я не прослужил пять лет на «Боадицее» и не слыхал, как капитан приказывал целиться ниже, чтобы пробить кузов корабля? Не стреляйте, ребята, дожидайтесь сигнала!
Более авторитетный голос Ричарда, потребовавший внимания, положил конец шуму и хохоту охотников.
Уже несколько миллионов голубей пролетели над Темпльтонской долиной, но такой чудовищной стаи, какая приближалась в настоящую минуту, еще не было. Она простиралась от горы до горы в виде сплошной сизой массы, и глаз тщетно искал ее окончания над южными холмами. Передние ряды этой живой колонны расположились почти прямой линией — так правилен и ровен был полет. Даже Мармадюк забыл о словах Кожаного Чулка при ее приближении и прицелился вместе с остальными.
— Пли! — крикнул шериф, поднося уголь к запалу пушки.
Так как половина заряда Бенджамена вылетела из отверстия запала, то ружейный залп предшествовал выстрелу орудия. Этот залп заставил переднюю часть стаи метнуться вверх, но в то же мгновение массы, следовавшие за нею, заняли ее место, и, когда клуб белого дыма вылетел из жерла фальконета, птицы находились как раз над орудием.
Грохот выстрела раскатился в горах бесчисленными отголосками и постепенно замер вдали, а стаи испуганных голубей сбились на мгновение в беспорядочную массу. Они метались во все стороны, не осмеливаясь продолжать свой путь, когда внезапно несколько вожаков свернули в сторону деревни, и сотни тысяч последовали за ними, оставляя восточную сторону равнины своим врагам.
— Победа! — воскликнул Ричард. — Победа! Мы прогнали врагов с поля.
— Не совсем так, Дик, — сказал Мармадюк, — поле покрыто ими, и, подобно Кожаному Чулку, я вижу со всех сторон испуганные глаза этих невинных птиц. Добрая половина тех, которые упали, еще жива. Я думаю, что пора кончать охоту, если это охота!
— Охота! — воскликнул шериф. — Знатная охота! Мы набили их несколько тысяч, и всякая старуха в деревне может печь пироги с голубями, если потрудится нагнуться.
— К счастью, мы отогнали птиц с этой стороны долины, — сказал Мармадюк, — и бойня по необходимости должна прекратиться. Ребята, я вам дам по сикспенсу[29] за сотню голубиных голов. Принимайтесь за дело и тащите их в деревню.
Это предложение заставило ребятишек немедленно приняться за работу. Мертвым и раненым птицам безжалостно свертывали шеи. Судья Темпль отправился домой с тяжелым чувством, которое многие испытывали раньше его. Телеги были нагружены птицами.
После этого первого «охотничьего подвига» стрельба по голубям сделалась постоянным занятием на весь остальной сезон.
ГЛАВА XXIII
Весна быстро вступала в свои права. Дни стояли теплые, ночью было свежо, но заморозки прекратились. Козодой[30] издавал свои унылые крики на берегу озера. Кустарники и рощи оживились пением бесчисленных птиц. Американский тополь оделся дрожащей листвой. Склоны холмов утратили бурую окраску, а темная зелень хвойных деревьев резко выделялась на светлом фоне молодой листвы. Даже почки поздно распускающегося дуба набухли, предвещая близкое лето. Степная Цапля, подстерегая добычу, разгуливала по отмелям Отсего.
Это озеро славилось своей рыбой и, как только сошел лед, множество челнов было спущено на воду, и рыбаки закидывали удочки в самые глубокие омуты.
Но ловля на удочку нетерпеливым поселенцам казалась чересчур медлительной и неблагодарной. Как только наступило время, когда закон, проведенный судьею Темплем, разрешал ловлю неводом, шериф объявил, что намерен воспользоваться первой темной ночью, чтобы попытать счастья.
— Вы тоже отправитесь с нами, кузина Бесс, — прибавил он, изложив свой план, — и мисс Грант, и мистер Эдвардс. Я покажу вам, что такое рыбная ловля. Это — не та канитель, которой забавляется Дюк, когда ловит на удочку форель. Жарится по целым часам на солнцепеке или мерзнет зимою над прорубью, а глядишь, в награду за все мучения не поймает ни единой рыбки. Нет, нет, дайте мне хороший невод, хороших гребцов, чтобы завозить его, Бенджамена, в рулевые, и мы вытащим разом несколько тысяч. Вот что я называю рыбной ловлей!
