— Я готов умереть, ваше превосходительство!
Скобелев схватил его за плечи, невысокого, простого с виду, пахнущего дымом, кровью и жженым порохом, и трижды поцеловал.
— Дай тебе бог остаться в живых! — сказал он дрогнувшим голосом.
Скобелев подозвал унтер-офицера Суровова и приказал ему сложить знамя, чтобы следовать с ним на исходный рубеж, Игнат знамя сложил, но попросил разрешения остаться с батальонным командиром.
•Скобелев кивнул.
Суровов передал знамя раненому унтер-офицеру.
’Отдав распоряжение подбирать раненых и быть готовыми к отражению турок с любой стороны, Скобелев обвел прощальным взглядом высокий и грозный редут с развевающимся на нем зеленым турецким флагом, склонил голову над павшими и медленно побрел к грохотавшей, окутанной дымом долине. Раненых уже подбирали и уносили за полысевшие от ног покатые гребни. Иногда слышался стон — то глухой и хриплый, то звонкий и пронзительный. Большинство раненых молчало и смирилось с любой участью. Боялись лишь одного: остаться ту? без защиты, умереть после истязаний и надругательств.
Он оглянулся на оставленную высотку, которая едва просматривалась в дыму: противник начал новую атаку и снаряды рвались позади пачками. Вдруг спазмы перехватили его горло, а из глаз невольно полились слезы. Он терпеть не мог плачущих мужнин, называл это слюнтяйством, но сегодня не сдержался и сам. Горькая обида, досада, разочарование больно сдавили его сердце. Почему никто не поддержал и не выручил его в трудную минуту? Говорят, взят Грнвицкий редут — это хорошо, там отличились русские, и там показали свою доблесть воины молодой румынской армии. Но ведь всем было ясно, что Гривипа в перспективном плане ничего не сулит, что даже самое успешное наступление с той стороны не принесет большой пользы. А тут еще один сильный удар — и Плевна не устояла бы!.. Неужели это не мог понять главнокомандующий Кунайской армией его высочество Николай Николаевич? Неужели не смогли оценить обстановку его начальник штаба Артур Адамович Непокойчицкий и его ученый помощник Казимир Васильевич Левицкий? Почему даже не ответил на его записки генерал от инфантерии Зотов, формально начальник штаба этого участка, а фактически полновластный командир, отвечающий и за себя, и за командующего плевненским участком румынского князя Карла?
«Зотов мерзавец, он завидует мне! — гневно бросил про себя Скобелев, смахивая с усов слезы. — Он сделал все, чтобы помешать! Если бы я имел успех, он приписал бы его себе и постарался бы выслужиться перед государем: ваше императорское величество, вот вам подарок — поверженная Плевна! Теперь он отыграется на мне, свалит всю вину на меня. И он, консерватор и рутинер до мозга костей, незадачливый вояка и завистник, любящий и уважающий только себя… И Николай Николаевич, мягкотелый, лишенный воинского таланта командующий; и генерал-адъютант Непокойчицкий, которому в пору заниматься темными махинациями с маркитантами; и генерал-майор Левицкий, выскочка и хвастун, прекрасно танцующий польки и мазурки на дворцовом паркете и теряющийся при первом выстреле на поле боя. Загубили хорошее начало, только бы не принести повой, славы Скобелеву и не затеряться рядом с ним. Эх, мелкие и ничтожные себялюбцы, придворные льстецы и интриганы, бездарные свистульки и пачкуны дворцового паркета! Да вам ли водить в бой доблестные солдатские рати? С вас хватит и ярмарочных парадов в Красном Селе да всяких затей на Марсовом поле! Что вам до славы и престижа России, до крови и костей ее сынов на редутах Плевны, на холмах и в долинах Болгарии?!»
Скобелев уже не мог идти дальше и присел на лафег изуродованного девятифунтового орудия, вынул шелковый платок и вытер слезы. Солдаты понимали его и смотрели сочувственно. А он не мог смотреть на них, ему было стыдно, что он уводит их с редутов и неизвестно, приведет ли вновь на эти высоты, пахнущие пороховым дымом и свежей кровью. На первом и втором редутах бой все еще продолжался, но противник не ослаблял нажим на долину, и она уменьшалась для русских с каждой новой атакой противника; однако от редута, где засел со своими молодцами майор Горталов, турки пока что не продвигались. Значит, он все еще держится.
«Высокую награду заслужил ты, голубчик! — с благодарностью думал о нем Скобелев, — Вот бы воевать всем так, как воюют солдаты, унтер-офицеры, этот майор! Вот бы все думали так ответственно о судьбе болгар и престиже России, как Калитины и Горталовы! Но их-то как раз и не замечают все эти паркетные пачкуны и ничтожества!»
Скобелев приподнялся и, слегка ссутулившись, пошел дальше. Внезапно он осознал, что его вид, жалкий в эту минуту, совсем может убить солдат, переживающих не меньше его. Скобелев выпрямился и тотчас принял свою обычную осанку. Он расчесал щеточкой, не двумя, как всегда, а одной, вторую он потерял на редуте, свои мокрые от слез рыжие бакенбарды, вскинул голову и уже не виноватым, а ободряющим взглядом посмотрел на проходивших мимо, черных от дыма и грязи солдат. Они тоже вдруг подтянулись. Добрая, благодарственная улыбка генерала понравилась им, и они отвечали ему улыбкой, пусть и скорбной, но улыбкой, говорившей о том, что их дух также не сломлен, что они еще придут в себя, чтобы покарать турок за все, в том числе и за три неудачных штурма Плевиы, Вечером в его палатку доставили контуженого унтер-офи-цера Игната Суровова. Он едва держался на ногах. Скобелев налил ему кружку вина и стал ждать, когда он соберется с духом. Генерал знал, чем все это могло кончиться, но не знал, как это было, как это кончилось. Суровов вынул из-за пазухи порванные майорские погоны и нательный крестик.
— Майора Горталова, — с трудом выдавил из себя Игнат, — Турки на штыки его, ваше превосходительство. Я бросился ему на помощь, а меня по голове прикладом. Лежал без сознания с ним рядом. Пришел в себя и пополз к своим. Вот добрался.
Скобелев встал со складного стула, снял с головы фуражку, постоял в тягостном раздумье.
— За что у тебя Георгиевский крест, унтер-офицер? — спросил он после долгой паузы.
— Под Систовом офицера спас, ваше превосходительство, — доложил Суровов, — Здесь я ничего сделать не мог.
— Ты сделал все, что мог, голубчик! — Скобелев обнял Суровова. — Я награждаю тебя вторым крестом, голубчик, и буду ходатайствовать об офицерском чине. Наверное, слышал, что офицерский чин дается полному кавалеру? Авось удастся убедить кого нужно, что можно сделать исключение даже из самых строгих правил. Кому же и офицером быть, как не тебе, голубчик?
V
Сон не приходил к царю. Он несколько раз вставал и принимал снотворное, но глаза не закрывались. Александр смотрел на темный потолок своего жилья и маленькие оконца, выходившие в сад, а видел туманную и задымленную Плевну, ее ужасные редуты, залпы орудий, скрытых за косогорами, бегущих в атаку стрелков, издали казавшихся маленькими, какими-то ненастоящими человечками, всадников, мечущихся среди разрывов. И еще он видел сотни и тысячи окровавленных, оглушенных солдат и офицеров, метавшихся в бреду, молящих о помощи или скорой смерти, безруких и безногих, с изуродованными лицами и тоскливыми глазами, в которых застыли боль и отчаяние.
А ведь совсем недавно казалось, что все будет иначе. Младший брат, главнокомандующий Дунайской армией великий князь Николай Николаевич, ни на йоту не сомневался в удаче третьего штурма, в успех верил и его штаб. Александр много дней подряд трясся по скверной дороге из своей временной квартиры в селе Радоницы на величественный холм, откуда так хорошо все видно. Неумолчно стреляли орудия, и после каждого нового залпа все больше и больше дыма появлялось на вражеских позициях. Порой казалось, что меткие выстрелы артиллеристов смели с лица земли все и что пехоте потребуется лишь совершить бросок, чтобы закрепить успех. Царь мог любоваться панорамой Плевны с первого до последнего залпа. Поездки на холм и наблюдение за артиллерийской пальбой вошли в привычку, как завтрак, обед и ужин, прогулки на коне и пешком, утренний и вечерний туалет. Да и кругом были свои, близкие и приятные люди: оттого и обстановка под Плев-ной стала привычной, необходимой и отрадной. Походное кресло Александра выдвигалось немного вперед. Чуть позади, с правой стороны, примащивался главнокомандующий Николай Николаевич, а сзади, в два ряда, выстраивались министры и генералы свиты,
