Собака и та понимала, что он затеял недоброе, а сам он упрекнул себя за эти слова, еще не успев их выговорить.
Сначала он думал, что брат отговорит ее от этой прогулки. Хорошо бы. Кому, как не брату, заботиться о сестре.
Но брат оказался слишком эгоцентричным и ничего не почувствовал. (Впрочем, что с него взять. Он, Лучан, существует на этом свете уже пятьсот лет, а Джон всего каких-нибудь тридцать. Не надо судить его слишком строго.)
Пока Мина собиралась, Лучан стоял в холле и говорил себе:
Он просто обязан уйти. Та же Мэри Лу сочинит правдоподобный предлог, и счастливая коротенькая жизнь Мины Харпер будет продолжаться как ни в чем не бывало.
Лучан говорил себе все это и оставался на месте. Слишком заинтригован он был — не мог даже припомнить, когда в последний раз испытывал такое сильное любопытство к женщине и уж тем более к человеку. Такое сильное влечение.
Это еще не значит, что он заслуживает ее. Он, как всякий вампир, загрязняет все, к чему прикасается.
Кроме того, ему сейчас никак нельзя отвлекаться. У него слишком много других забот. Кто-то высасывает кровь из молодых женщин и раскидывает их нагие тела по Манхэттену, как использованные салфетки; кто-то покушался на него самого; есть вероятность, что убийца один и тот же… словом, голова должна оставаться трезвой.
Лучан уже направился к лестнице, но тут дверь квартиры открылась, и вышла Мина. Он понял, что проиграл этот бой. Никуда он не уйдет. Она выглядела как подарок в красивой новой обертке, и ему предстояло эту обертку вскрыть.
Хуже всего было то, что его желание не ограничивалось сексом. Он хотел ее разгадать. Он уже понял, что какофония в голове Мины Харпер объясняется не безумием, а некой тайной, о которой Мина не любит думать. Которую она за долгие годы наловчилась скрывать ото всех, от себя в том числе.
Тайна эта, насколько мог сказать Лучан, мучила Мину как во сне, так и наяву. Он потому и не мог рассмотреть ее мысленные образы, что под ними таились болезненные воспоминания. Ее мысли, точно слабые радиосигналы, доходили до него с большими помехами.
Не в его привычках было пользоваться своей силой для разгадывания подлинных чувств женщины, к которой он питал романтический интерес. Такие уловки он считал неспортивными и недостойными джентльмена.
В случае Мины, однако, устоять было трудно. Ее внутренний монолог сверкал, как огни Эмпайр- стейт-билдинг, оставляя при этом собеседника в полном мраке.
Это делало ее еще более притягательной. Трудно было представить, что под ее живостью, кокетливыми дразнилками и любовью к счастливым финалам прячется нечто столь темное, что даже думать об этом непозволительно.
Именно эта тьма и тянула Лучана к ней.
Возможно ли, что он нашел женщину, способную понять сидящее в нем чудовище… потому что в ней сидит свое собственное?
И если это так, почему ему кажется, будто она может даровать ему искупление?
Искупление можно обрести только в Боге, а Бог оставил вампиров давным-давно.
И тем не менее. Всю ночь, глядя в карие глаза Мины, Лучан укреплялся в убеждении, что она может его спасти.
Не многого ли он хочет от простой смертной? Лучан не знал, но отчаянно стремился узнать.
В музее он употребил всю свою волю, чтобы не прикасаться к ней. Показывая ей портрет, он неуклюже пытался дать ей понять, во что она ввязывается — пусть глупо, зато честно.
На долю секунды ему показалось даже, будто она кое-что поняла. Не все, разумеется, — в случае полного понимания она при всей симпатии к нему пришла бы в ужас и спаслась бегством.
Были и другие моменты — например, у картины с изображением святой Иоанны.
За свою долгую жизнь Лучан убедился, что ни ангелов, ни святых в природе не существует, как бы ни хотелось Мине верить, что они есть. Он, во всяком случае, ни разу не встречал ни тех, ни других. Оно и к лучшему: священное воинство извело бы вампиров всех до единого.
Но как иначе объяснить Мину Харпер и его болезненную потребность завладеть ею?
С другой стороны, ее собачка всячески пытается ей сказать, что Лучан — вампир, а у нее, похоже, и в мыслях этого нет. Даже сейчас, осматривая пентхаус, она не сознает, в какой опасности оказалась.
Лучан чувствовал, что должен что-то сказать. Предупредить ее, дать ей шанс, поступить по- джентльменски.
— Ты что-то говорила о вампирской войне. — Как только они вошли, он включил музыку — в квартире тихо играл струнный квартет. Надо найти что-нибудь легкое, ей под стать, подумал Лучан, открывая стеклянно-хромовый холодильник для вин. Все темное и тяжелое ей противопоказано.
— А, ну да, — засмеялась она. — Не будем о работе, зачем портить себе настроение.
Пино-нуар — отличный выбор. Молодец Эмил.
— Извини, что напомнил. Так все плохо?
— Хуже некуда. — Мина взобралась на хромовую, крытую черной кожей табуретку у бара. — Я не получила повышения, на которое так надеялась, а четвертый канал с помощью монстров- женоненавистников бьет нас по рейтингу.
Лучан задержал бутылку, наклоненную над бокалом.
— Монстры-женоненавистники?
— Это я про вампиров. — Мина скрючила пальцы, как когти, оскалилась и зарычала.
Лучан чуть не выронил бокал, а песик раскорячился и залился на удивление яростным лаем.
— Джек Бауэр, да уймись ты! У тебя, случайно, гамбургера в холодильнике не найдется?
Лучан так и замер. Если открыть холодильник, она увидит свежую контрабандную доставку из нью- йоркского Центра Крови.
— Нет, вряд ли…
— Не важно. В сумке должны быть какие-нибудь собачьи вкусности. Точно, есть! Заманю его в ванную и запру там. Обеспечим себе мир и покой.
Мина слезла с табуретки и предложила лакомство Джеку Бауэру. Тот мигом насторожил свои лисьи уши и потрусил за ней к указанной Лучаном ванной. Мина вымыла мыльницу, налила в нее воды, поставила на пол, положила вкусное рядом и быстренько заперла за собой дверь.
Лучан постарался не показать облегчения, которое испытал. Надо же так сглупить — оставить запас крови в холодильнике, где его может обнаружить любая приведенная домой женщина в поисках вкусного для собачки.
Хотя кто же мог знать… Он не собирался ни с кем спать в Нью-Йорке, куда приехал по делу. Лишь полная непохожесть Мины Харпер на всех известных ему женщин побудила его нарушить личный, соблюдаемый годами моральный кодекс. Еще немного, и он бы все погубил.
— Извини. — Мина снова залезла на табуретку. — Прямо не знаю, что на него нашло, обычно он паинька. Только твоего кузена почему-то не любит и Мэри Лу. Может, у него марксистские наклонности, и он так относится ко всем, у кого есть замки. — Она подняла свой бокал. — Итак…
— За марксистские убеждения Джека Бауэра, — чокнулся с ней Лучан.
Она засмеялась, сияя глазами над краем бокала. Лучан не льстил ей, сказав, что она похожа на французскую девушку, с которой чувствовала такую духовную близость. И умолчал о том, что Мина намного красивее.
Намного красивее и намного ранимее.
— Стало быть, ты не любишь вампиров, — осторожно сказал он.
— Не очень, учитывая, что они мне сильно подпортили жизнь.
— Женоненавистники, говоришь?
— Знаешь, в кино и книжках маньяк или серийный убийца с бензопилой всегда выбирает в жертву
