серьезной миной на тощей физиономии:
– Я прыгну вниз.
Збышека я знала с момента приезда в Париж. Именно к нему муж советовал обратиться, если придет нужда, поскольку Пештик был специалистом самого высокого класса. В его студии Володя заказал фальшивые паспорта, настолько хорошие, что я с легкостью пересекала французскую, русскую и итальянские границы. У меня в наличии было два паспорта, но теперь мне нужны были иные документы. Личина Алисы Буковской исчерпала себя. Я боялась засветиться.
– Зачем пожаловала? – недовольно спросил Збышек. В этот день он вообще был нервным и легковозбудимым. Я подозревала, что в свободное от работы время он балуется чем-то посерьезнее травки, но вслух своих подозрений не озвучивала.
– Мне нужен паспорт, Збышек. А еще лучше – два.
– Понятно, – вздохнул он. – Как срочно?
– Немедленно.
Збышек вздохнул и направился к антикварному буфету с обшарпанными, перекосившимися дверями, загромождавшему маленькую кухню. Вытащив ящик, он сунул руку в образовавшееся углубление и достал плотный пакет, перевязанный веселенькой розовой ленточкой. Развязав ее, Збышек вывалил на стол кучу разноцветных паспортов. Перелистав их страницы, Збышек отложил часть в сторону, остальные побросал обратно.
– Есть три, – сказал он. – Приблизительно подходят по возрасту. Американский, французский, два русских. Французский и русский свеженькие, американский старый, с просроченной визой. Какой возьмешь?
– Беру все, – решительно сказала я.
– Десять тысяч за каждый.
– В прошлый раз ты брал шесть.
– Инфляция, – пожал плечами Збышек. – Кризис и все такое. Берешь?
Я кивнула и вынула из сумочки деньги.
– Сколько тут? – полюбопытствовал Збышек.
– Пять тысяч. Когда будут готовы паспорта?
– Ну… завтра утром заберешь. Часов в двенадцать, раньше я не встану. И без того провожусь с ними до ночи. Иди, встань к стеночке.
Я послушно встала к стене, на которой висела несвежая белая простыня. Збышек вынул фотоаппарат и сделал несколько снимков. Подключив фотоаппарат к компьютеру он выбрал лучший снимок и отправил его на печать. Приятно зажужжав, принтер выплюнул теплый лист, на котором красовалось шесть моих фотографий.
– Завтра привезешь двадцать пять тысяч, – сказал Збышек.
– Сюда?
– Ну, а куда еще? Я предпочитаю вести дела на своей территории. Оно как-то побезопаснее будет. Пива хочешь?
Я отрицательно покачала головой.
– Ну, как знаешь. Тогда завтра, часам к двенадцати. Все, топай, мне некогда.
Когда я уже стояла в дверях, Збышек хихикнул.
– Крепко видать тебя припекло, раз ты хапаешь сразу три паспорта.
Я не ответила и вышла. Спускаясь по ступенькам, подумала, что Анна права, и распознать жулика по глазам проще пареной репы. Вот у Збышека глаза жулика, бегающие и острые, как алмазная крошка. Ничем не лучше, чем взгляд Оливье…
Анна оказалась на редкость проницательной. Несмотря на острое чувство опасности, я не предприняла никаких мер предосторожности. Не проворочайся я почти до утра, не стала бы заезжать в небольшое кафе, чтобы выпить крепкого кофе. Войдя в зал, я сразу увидела Оливье и Людочку, забившихся в угол. Оливье жевал бутерброд, кивая головой, а Людочка, ожесточенно жестикулируя, что-то рассказывала, и я догадывалась – что.
Ни Людочка, ни Оливье не заметили меня. Я сделала шаг назад, скрывшись за дверью, и решительно направилась к машине, думая, что все мужчины – подлецы и жулики. Сев за руль, я уехала домой и там, забившись в спасительный полумрак, упала в постель. Разглядывая потолок, я мрачно гадала, чего ждать от жизни теперь.
Утром я поднялась с тяжелым сердцем. Сознание того, что со дня на день придется покинуть уютный дом, к которому я прикипела всей душой, придавливало к земле. К тому же, хотя я и старалась не покупать много вещей, по давней скопидомской привычке обросла кучей барахла, нужного и не очень, расставаться с которым было жалко. Мучила и некая неопределенность. С одной стороны, мир большой, дороги открыты, езжай, куда хочешь. С другой, тяжкие думы, что снова придется искать новый дом, город и, возможно, даже страну отбивали всяческую охоту заниматься этим. Я кляла недобрыми словами Анну, умудрившуюся так не вовремя заболеть, и проклинала Ларису, вставшую на пути. Как же все было не ко времени…
Лариса могла позвонить на родину. Больше всего я боялась именно этого. В Интернете про исчезновение актрисы Мержинской было сказано двумя скупыми строчками. Но это не означало, что обо мне забыли. Скорее, наоборот. Пять миллионов долларов не дороге валяются. Узнай Захаров и Глова где я, вытрясти из меня деньги не составит особого труда, учитывая даже, что полмиллиона я растратила на уплату налогов, переезды и запутывание следов. Вот он, недостаток перестройки. Открыли границы, и народ спокойно порхает туда-сюда.
Глова или Захаров, или любой из их шаек, спокойно приедут в Париж по туристической визе, найдут меня, выдоят до последней капли, а потом задушат подушкой. Кто будет искать убийцу в толпе туристов? Полиция, конечно, заинтересуется моей личностью и получит немало сюрпризов, установив, что Алисы Буковской никогда не существовало.
И что мне теперь делать?
Я отправилась на прогулку, мрачная и издерганная. Погода стояла под стать – моросил дождик. Небо затянули серые комковатые тучи. Тяжелые капли падали мне на лицо, срываясь с веток кипарисов. Леваллуа Перре засажен кипарисами вдоль и поперек, словно кладбище. Если я не приму решения, парижский пригород станет моей могилой.
У Жака было пусто. Даже Максимилиан предпочел в такую погоду посидеть дома, не тревожа ревматические кости. Я осталась в летнике, невзирая на промозглую сырость и ветер. При всей любви ко мне, Жак не позволял Баксу сидеть внутри помещения.
Сегодня явно был не мой день. Жак не выходил. Обслуживала меня его жена, косившаяся недобро, словно хотела укусить. Я вцепилась в горячую чашку, грея озябшие ладони. Бакс трясся мелкой дрожью и нетерпеливо переминался на месте. Прогуливаться под дождем он не любил, мерз и, по приходу домой, долго стоял на подстилке, ожидая, когда я укрою его одеяльцем.
На дне чашки осталась остывшая коричневая лужица. Я поставила чашку на стол. Часы тикали, минутная стрелка ползла по кругу с отрешенностью старой черепахи. В голове мелькнула мысль, что было бы неплохо выпить рюмку коньяка, но я отказалась от идеи. Скоро предстояло ехать к Збышеку. Чувство острого, как бритва, одиночества, охватило меня. Несмотря на то, что я скрывалась второй год, привыкнуть к этому было невозможно. Всю жизнь со мной был кто-то, в ком я могла черпать силы: Володя, Женя, Агата… А сейчас я совсем одна.
Я не сразу заметила Оливье, а он, судя по промокшей куртке, стоял и наблюдал за мной достаточно давно. Когда он без приглашения уселся за мой столик, я даже испугалась.
– Как дела? – спросил он.
– Хорошо, – ответила я, постаравшись изобразить беззаботность. – Извини, я тороплюсь.
Он очень неприятно ухмыльнулся, и я подумала, что в его лице, еще недавно казавшемся таким милым, есть что-то звериное. Поспешно опустив взор, я натолкнулась взглядом на его руки: тонкие, с худыми пальцами и аккуратными ногтями. Руки, так напомнившие лапки белых лабораторных крыс, с красными глазами и мясистыми лысыми хвостами.
– Ты сидишь тут уже час, – сказал Оливье. – А как только подошел я, сразу заторопилась уйти. В чем дело, Алиса? Я сделал что-то не то?
