— Напрасные угрозы! Лучше отвяжись. У меня встреча, я и так потерял из-за тебя время.
Забрав свой пиджак, Эндрю заспешил к лифтам, на бегу показывая средний палец Фредди, все еще державшемуся за пылающую щеку.
В кабине, спускаясь вниз, он сначала негодовал на коллегу, а потом решил успокоиться, чтобы Вэлери не заметила, как он взбудоражен: о том, чтобы объяснить ей, что к чему, нечего было и думать.
Сидя в японском ресторанчике в Сохо, Эндрю никак не мог сосредоточиться на рассказе Вэлери. Стыда он не испытывал: весь их разговор он знал заранее. Пока она рассказывала, как прошел день, он обдумывал, как бы получше использовать ту тяжелую — это если выражаться мягко — ситуацию, в которой он оказался.
Он горько сожалел о том, что всегда пренебрегал новостями о состоянии мировых финансов. Достаточно было бы хотя бы немного ими интересоваться, чтобы сколотить теперь неплохое состояние. Если бы он запомнил биржевые курсы предстоящих — для него прошлых — недель, то манипуляции со своими сбережениями могли бы его озолотить. Однако ничто не вызывало у него такой смертельной скуки, как Уолл-стрит со всеми ее злоупотреблениями.
— Ты меня совершенно не слушаешь.
Можно поинтересоваться, о чем ты все время думаешь?
— Ты только что говорила о Ликорисе, одном из твоих любимых жеребцов. У него тяжелое воспаление сухожилия, ты даже боишься, как бы его не уволили с полицейской службы. Один полицейский — черт, забыл фамилию! — в общем, тот, который на нем скачет, не переживет разлуку со своей верной клячей.
Вэлери уставилась на Эндрю, не в силах вымолвить ни слова.
— В чем дело? Разве ты не об этом рассказывала?
— Нет, я только собиралась все это тебе рассказать! Что с тобой сегодня творится? Похоже, на завтрак ты слопал магический кристалл.
Эндрю принужденно рассмеялся:
— Наверное, ты рассеяннее, чем тебе кажется. Я всего лишь повторил твои слова. Иначе откуда бы я все это взял?
— Вот и я задаю тебе тот же вопрос!
— Похоже, твоя мысль была такой мощной, что я услышал тебя еще до того, как ты заговорила. Это очередное доказательство нашей тесной связи. — И он подкрепил свои слова улыбкой заправского соблазнителя.
— Ага, ты звонил мне на работу, трубку снял Сэм, и ты устроил ему допрос с пристрастием.
— Понятия не имею, кто такой Сэм. Клянусь, я не звонил.
— Сэм — мой помощник.
— Насчет магического кристалла — это ты напрасно. Мне казалось, его зовут Джон или что-то в этом роде. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
— А как у тебя прошел день?
Этот вопрос погрузил Эндрю в тяжкие раздумья. На утренней пробежке его настигла смерть, вскоре после чего он очнулся примерно в миле от того места, где был убит, причем, что еще удивительнее, за два месяца до убийства! А потом прожил день, почти полностью повторивший день из прошлого.
— Денек выдался долгий, — задумчиво ответил он. — Такое чувство, что я прожил его дважды.
На следующее утро Эндрю оказался в лифте вдвоем с главным редактором. Она стояла у него за спиной, но отражалась в зеркальных дверцах кабины, и он видел, что она как-то странно его разглядывает, — обычно за таким взглядом следует плохая новость. Он немного подождал, потом улыбнулся.
— Кстати, — начал он, как будто продолжая прерванный разговор, — этот балбес Олсон все равно на меня накапает, так что лучше я его опережу: вчера перед уходом я дал ему пощечину.
— Что вы сделали?! — ахнула Оливия.
— По-моему, вы прекрасно слышали. Если уж совсем начистоту, я думал, что это вам и так уже известно.
— Почему вы так поступили?
— Можете не беспокоиться, газета от этого не пострадает. Если этот идиот затеет тяжбу, я возьму всю ответственность на себя.
Оливия нажала кнопку «стоп», потом кнопку первого этажа. Кабина лифта на мгновение замерла и заскользила вниз.
— Куда мы едем? — спросил Эндрю.
— Выпьем кофе.
— Я угощаю. Только ничего нового вы из меня не выжмете, — предупредил Эндрю Оливию, галантно пропуская ее перед собой в раскрывшиеся двери.
Они сели за столик в кафетерии. Эндрю сходил за двумя мокачино, заодно купил себе сандвич с ветчиной.
— На вас это совершенно не похоже, — начала Оливия Стерн.
— Подумаешь, пощечина! Тем более он ее заслужил.
Теперь улыбнулась Оливия.
— Я сказал что-то смешное? — удивился Эндрю.
— Мне следовало бы сделать вам выговор, пригрозить, что, если подобное повторится, это может стоить вам места. Но у меня язык не поворачивается.
— Что вам мешает прочесть мне нотацию?
— Я бы сама с радостью влепила Олсону пощечину.
Эндрю воздержался от комментария, и Оливия продолжала:
— Я прочла ваши наброски. Неплохо, но этого мало. Чтобы это можно было опубликовать, требуется конкретика, неопровержимые свидетельства, доказательства. Сдается мне, вы намеренно смягчили текст.
— Зачем мне это?
— Вам попалась крупная добыча, и вы не спешите выкладывать все сразу.
— Вы приписываете мне странные намерения.
— Я вас изучила, Эндрю. Услуга за услугу. Я выполняю вашу просьбу: вы снова отправитесь в Аргентину, но для оправдания расходов вы должны раздразнить мое любопытство. Отвечайте, вы напали на след этого человека?
Эндрю немного помолчал, глядя на свою начальницу. За годы занятия журналистикой он научился никому не доверять. С другой стороны, оставить Оливию ни с чем значило бы лишиться возможности вновь поехать в Буэнос-Айрес. Она не ошиблась: в начале мая его расследование было еще очень далеко до завершения.
— Думаю, я на верном пути, — сказал он, ставя чашку с кофе на столик.
— Из ваших записей следует, что вы подозреваете его в участии в торговле людьми?
— Трудно что-либо утверждать. Здесь много кто замешан, люди стараются держать язык за зубами. Для большинства аргентинцев это до сих пор болезненная тема. Но раз у нас откровенный разговор, то скажите, почему вам так важно это расследование?
Оливия ответила вопросом на вопрос:
— Вы его уже нашли? Ортис попался?
— Не исключено… Но я разделяю ваше мнение: материал еще сырой, до публикации далеко, поэтому мне надо туда вернуться. Можете не отвечать на мой вопрос, если не хотите.
Оливия встала, жестом разрешив ему остаться и доесть сандвич.
— Это дело для вас, Эндрю, — абсолютный приоритет, занимайтесь только им. Даю вам не больше месяца.
Эндрю проводил ее взглядом. Его посетили две мысли. Ее угрозы его совершенно не пугали: он знал,
