менее ясно, то сожительство нормальной бабы с нищим художником вызывало ряд вопросов. Такой ли Филиппов незаурядный человек и художник, что его можно так горячо любить, ценить и преклоняться перед ним? Для определенного типа женщин это вполне нормально и объяснимо. Только вот беда – Антон стал со временем угрюмым и нелюдимым, даже сварливым человеком. И как художник он тоже не прославился. Грубо говоря, его – художника Филиппова – ценил и понимал лишь один человек. Сам художник Филиппов. Вывод базировался на самых простых и заурядных умозаключениях. Полтора десятка лет творчества, которые не принесли ни доходов, ни признания критиков, публики и других художников. Никому его творчество не было особенно интересно. В общем-то, и старому другу Лукьянову тоже.
Гуров сделал себе пометку досконально разобраться с семейкой Филипповых. Странные люди более других склонны к странным поступкам. Например, к убийству. И мотив реальный: зависть Филиппова к тому, что жизнь у Лукьянова удалась, а у него нет. Можно возразить, что Лукьянов как раз друга и не бросал на произвол судьбы. Он-то как раз всю жизнь старался ему помочь. Но на то они и странные люди, что способны на странные выводы и поступки. Например, Филиппова одолевает эта самая зависть, но менять он в своей жизни ничего не хочет. Почему? Потому что он странный человек и не хочет заниматься ничем, кроме того, что ему нравится. Кто виноват, что он прозябает в безвестности и нищете? Естественно, все окружающие. А больше всех – друг детства. Вот тут уже нет логики, но ее можно искать в голове нормального человека. А если человек живет такой жизнью, то он, мягко говоря, сильно отличается от окружающих. А если он еще и совершил убийство, что для нормального человека несвойственно, то и нормальным его считать не стоит. Значит, и реакции у него не совсем нормальные, и логика тоже. Тогда можно допустить, что Филиппов из зависти, внутренней ненависти ко всему свету эту самую ненависть перекинул на одного человека – друга детства, который много достиг в жизни. Почему убил не его, а жену? А потому, что хотел лишить друга части его счастья, наказать его.
Гуров тряхнул головой, понимая, что полез в такие дебри, в которых могут разобраться только специалисты из клиники Кащенко. Главное, что Филиппов мог убить, а поэтому Антону и Оксане стоит уделить особое внимание. Кстати, о клинике Кащенко. В блокнот Гурова легла еще одна пометка о необходимости в этой связи некоторых запросов. А не обращался ли художник в какое-нибудь специализированное лечебное заведение и не лечился ли он у психоневрологов?
Прежде чем лезть в дебри личного окружения семьи Лукьяновых, следовало составить собственное впечатление о людях и показаниях тех, кто в момент совершения преступления был вблизи. И Гурову пришлось встречаться с водителями «КамАЗов», которые в то утро привозили кирпич в поселок и проезжали мимо дома Лукьяновых. Пришлось снова беспокоить обитателей соседних домов. Ничего нового сыщик, конечно же, не узнал, но у него должна быть уверенность, что за спиной не осталось непроверенной информации.
Нельзя сказать, что Гуров не доверял Сузикову и его товарищам, которые уже опрашивали всех потенциальных свидетелей. Просто, надеясь на свой опыт, он полагал, что сможет выудить то, чего не смог узнать менее опытный сыщик. Ведь на место происшествия выезжало много людей, и в опросах тоже участвовало много сотрудников милиции. Большая часть из них к этой работе вполне могла отнестись как к неизбежному временному неудобству. У каждого огромный воз своей работы, у каждого голова забита собственными делами. Приехали, по-быстрому опросили, сдали бланки и забыли. В такой ситуации надеяться, что каждый из них отнесся к опросу как к работе над собственным делом, было бы легкомысленно. Нужно вжиться в ситуацию, поломать над ней голову, продумать свои вопросы, понять, кто перед тобой сидит.
Последний момент был очень важен в розыске. Неопытному сотруднику очень легко в процессе беседы с потенциальным свидетелем убедить его в том, чего он на самом деле не видел. Ты ищешь красную машину, которая могла оказаться на месте преступления. И ты можешь спросить человека о том, не видел ли он красной машины в то время и в том месте. Запросто свидетель скажет, что не видел. А то, что он видел синюю или зеленую, он не скажет, потому что ты о ней не спросил. А именно в ней и были преступники. А красную ты ищешь потому, что кто-то из свидетелей сказал, что видел якобы красную. И пошло-поехало! Причем в другую сторону.
Причина не просто в психологии людей. Причин много. И в особенностях восприятия, и в особенностях органов чувств, которые не у всех людей работают одинаково. И в особенностях мышления. Для одних людей раздражителем является красный цвет, для других – зеленый. Все остальные цвета, виденные мельком, могут и не отразиться в памяти. И убежденно свидетель будет говорить только о красном, а другой только о зеленом.
И уж совсем не учитывать пол свидетеля крайне глупо. То, что может подметить мужчина, женщина не только не запомнит, но и не обратит на это вообще никакого внимания. А вот то, что бросается в глаза женщинам, может показаться просто чудом. И ведь бывало такое в практике Гурова.
Женщина из одной преступной группы была ключевым звеном в розыске. Установи ее сыщики – и вся ниточка бы размоталась в один момент. Но беда была в том, что сыщикам никак не удавалось собрать ее приметы. Даже фоторобот изготовить не удавалось. Помогла одна свидетельница, которая обратила внимание на сумочку преступницы. Женщина с достатком, привыкшая одеваться в дорогих бутиках, безошибочно вам скажет, от какого дизайнера или модельера та или иная сумочка. Соответственно в каком бутике она куплена. А там сумочки – вещь авторская, штучная. Как и покупательницы.
И потянулась ниточка. И бутик установили, и покупательницу, которая ту сумочку купила там, вспомнили. И кое-что про ее одежду рассказали, и фоторобот стал получаться. И уж тем более стал получаться психологический портрет преступницы. Имея немалые деньги, добытые преступным путем, она обладала хорошим вкусом и пристрастилась к изысканной жизни. Это выразилось не только в том, где и что она покупала, но и где проводила свой досуг. Проверить несколько ночных клубов и элитных тусовок было уже мелочью. А началось все с одной свидетельницы, которая обратила внимание на сумочку.
А были случаи и с затяжкой на колготках, и туфлях на высоком каблуке, которые были чуть великоваты, и с безвкусным непрофессиональным макияжем на лице той, у которой такого макияжа в принципе быть не могло. Было и многое другое.
Поэтому Гуров очень внимательно и щепетильно относился к допросам женщин-свидетелей. И долго продумывал свою предстоящую беседу с молодой генеральшей – соседкой Лукьяновых в Юрове.
В просторном каминном зале, который был одновременно и холлом, и баром, Гурова встретил сам генерал Завадский. Сыщик чертыхнулся про себя. Сейчас начнется, безошибочно определил он.
– Министерство? – недовольно прокомментировал генерал, возвращая Гурову служебное удостоверение. – Полковник? У вас лейтенантов и капитанов не хватает, что полковники по адресам бегают?
Маленький полненький генерал с почти лысой головой стоял перед Гуровым в спортивных трусах и спортивной майке. Судя по запаху пота и полотенцу на шее, Завадский где-то в недрах своего большого загородного дома только что занимался спортом. Типаж генерала сыщику не понравился. Как показывал опыт, мужчины ростом до ста семидесяти сантиметров обязательно страдали комплексом неполноценности. У простого слесаря с завода или каменщика со стройки это выражалось в постоянном позерстве и доказывании, что он ничем не хуже других. По причине специфического социального положения и, как следствие, угнетения интеллекта доказывали обычно в двух направлениях: водка и бабы. И выпить он может на порядок больше, чем любой громила, и в штанах у него солиднее, чем у любого культуриста. Попадались, правда, и непьющие, но те были совсем занудами. Они считали, что во всем разбираются, все знают и все понимают – начиная от политики правительства и кончая медициной.
С маленькими генералами все обстояло гораздо хуже. Это уже власть над людьми. И превосходство свое они выражали в более неприглядных формах. Унизить подчиненного, опустить его до такого уровня, чтобы со своим ростом оказаться на высоте, было в порядке вещей. На других людей они умудрялись смотреть при своем росте свысока.
Генерал с нормальным ростом был вальяжным, пусть высокомерным, но высокомерным снисходительно. Он не видел в собеседнике или подчиненном конкурента, если только тот не был выше его по званию. А для маленького генерала любой высокий собеседник – уже конкурент по жизни. И эту разницу в росте они компенсировали попытками возвыситься над любым и любым способом. Гурову это было смешно, и ввязываться в игры комплексов он не собирался. Поэтому и замечания Завадского оставил без ответа.
