до того уже стало. Никитин же, подъехав к воротам кладбища, остановил машину в тени дерева, и они с Гуровым вышли. Володя тут же направился к торговавшим цветами женщинам, и Гуров удивленно спросил:
– Ты чего?
– Я Жене обещал цветы на могилы его родителей положить, – совершенно серьезно ответил Никитин.
– Мы сюда за этим приехали? – раздраженно спросил Гуров.
– А я, Лев Иванович, не знаю, зачем мы сюда приехали, но обещания свои привык выполнять, – по- прежнему серьезно ответил Володя. – А такие вещи – это святое! Тем более что еще неизвестно, когда сам Женя к ним прийти сможет! Да они здесь, на центральной аллее лежат, это много времени не займет.
– Ну, как знаешь! – буркнул Лев, почувствовав стыд оттого, что сам он и не смог бы вспомнить, когда в последний раз был на могилах некогда близких и дорогих для него людей.
Никитин купил два букета: темных пионов для Владислава и больших белых лилий для Нины, которые, по сравнению с московскими ценами, стоили сущие копейки, и они пошли по центральной аллее. Как и во многих городах России, самые почетные места на ней были заняты не только могилами известных и уважаемых в городе людей, но и погибшие в лихие девяностые «братки» покоились по соседству, причем их помпезные, вычурные надгробья и памятники совсем не вызывали ни скорби, ни восхищения искусством создавшего их мастера. Две белые мраморные стелы они увидели еще издалека, но возле них стояла «Газель», и несколько рабочих копошились у их подножия. Подойдя поближе, они увидели, что вокруг стел укладывали белую мраморную плитку, а разобранная пока ограда, которая должна была объединить два памятника, лежала неподалеку. Рядом стоял Самойлов и молча наблюдал за рабочими.
– Здравствуйте, Валерий Леонидович, – сказал, подходя, Володя.
– Здесь это самое уместное приветствие, – заметил тот и тоже поздоровался.
– Это мой начальник полковник Гуров, – представил Льва Никитин.
В ответ Самойлов просто бесстрастно кивнул, а вот Гуров, взглянув в его холодные светло-голубые, похожие больше на две льдинки глаза, почувствовал себя неуютно, что случалось с ним крайне редко.
– Я вот хотел положить, но… – смущенно заговорил Володя.
– Ничего страшного, господин капитан, вы их оставьте, я сам потом положу, – успокоил его Валерий Леонидович.
– А еще Женя просил им передать, что он сам к ним скоро придет, – добавил Никитин.
– Конечно, придет, – уверенно заявил Самойлов.
Никитин и Гуров постояли, глядя на памятники, и у Володи невольно вырвалось:
– Как Женя на отца похож! Только Владислав здесь гораздо моложе. А у вашей сестры такое милое, доброе, открытое и счастливое лицо.
– Это была одна фотография, которую я просто разделил, вот теперь и получается, что они смотрят друг на друга. Я их сам снимал незадолго до того, как Славу из университета отчислили и он в армию попал. Они тогда были так счастливы, – объяснил Валерий Леонидович.
Никитин еще немного потоптался рядом с Самойловым и пробормотал:
– Ну, мы пойдем!
– Да-да! Конечно! – кивнул ему Валерий Леонидович.
– Мы здесь побродим, посмотрим, может, еще вернемся, – добавил Гуров.
Он и Никитин пошли в глубь кладбища, а Самойлов, внимательно посмотрев им вслед, неодобрительно поджал губы, а потом, отойдя в сторону, достал из одного кармана сотовый, из другого – бумажник, и, найдя там визитку, набрал номер:
– Ярик! Ты понял, кто это?.. Нет, со мной все в порядке! Но вот тут московские менты по кладбищу бродят, как бы не случилось чего.
Разложив все опять по карманам, он повесил через плечо небольшую сумку и, бросив рабочим:
– Я скоро вернусь, – тоже пошел в глубь кладбища, но не следом за Гуровым и Володей.
А те шли медленно – дорога-то незнакомая, вот Гуров и искал какие-то только ему известные ориентиры. Да они, даже если захотели бы, не смогли бы продвигаться быстро, потому что в этой старой, заброшенной части кладбища вовсю разрослись кусты и деревья, так что пробираться приходилось, словно через лесную чащу. Узкие проходы между оградками могил заросли высокой травой, и они несколько раз чуть не упали, споткнувшись о незаметные под ней корни деревьев или просто оставленные кем-то предметы, которые под тяжестью собственного веса частично погрузились в землю. У Никитина не раз появлялось ощущение, что за ними кто-то наблюдает, он останавливался, оглядывался, но что можно разглядеть в этой чащобе? Наконец, не выдержав, он поделился своими опасениями с Гуровым, который, как ни странно, его поддержал – у него тоже было такое чувство, что его словно в прицел рассматривают.
– Ничего, Володя, сейчас уже до места дойдем – нам немного осталось, а там сориентируемся, что делать. Ты пистолет взял?
– Нет, так в сейфе и лежит, вы же ничего говорили, – пожал плечами Никитин.
Гуров мысленно застонал – он перехитрил сам себя, и теперь следовало очень быстро найти выход из положения, потому что один его пистолет на двоих – это не выход, это тупик. Можно было, плюнув на все, просто вернуться обратно, а уже позже приехать сюда с группой и все забрать. Но вот Сафронов! Не то чтобы Гуров ему не доверял, но его смущали излишне фамильярные, на его взгляд, отношения генерала и бывших «братков», которые, в случае чего, очень быстро могли стать уже и не бывшими, так что компромат вполне мог попасть им в руки, чего Гурову после пережитого от них унижения совсем не хотелось. Да и родственные связи Сафронова и Порошина тоже говорили о том, что и видеокассета, вместе с покрывалом с того дивана и документами, тоже могут просто испариться. Нет уж! Закон или есть, или его нет. Но следовало максимально обезопасить Никитина, которого он… Именно он! Сейчас подставил, не предупредив, чтобы тот взял с собой пистолет. Он, который учил его, что никогда нельзя поддаваться эмоциям, теперь сам, донельзя обозленный на «братков», совершенно упустил это из вида. Ну, что ж! За свои ошибки и отвечать надо самому! Гуров, стараясь сделать это незаметно, достал из наплечной кобуры пистолет и засунул его впереди за пояс.
– Володя! В случае опасности, просто отпрыгивай в сторону и, как хочешь, но откатывайся подальше! А потом – ходу! А когда окажешься в безопасности, звони в Управу или просто по ноль-два. Это единственное, чем ты, безоружный, можешь мне помочь! И повторяю: не бросайся спасать меня! Я сам со всем разберусь! Ты меня понял? – Никитин твердо, не отрываясь, смотрел ему в глаза. – Капитан Никитин! Вы поняли приказ?
– Так точно, господин полковник! Все понял, – ответил Володя.
– Тогда пошли дальше!
Наконец они оказались возле старого, с облупившейся краской, местами проржавевшего железного памятника – простого невысокого обелиска со скошенным верхом. На табличке еле-еле можно было разобрать, что там покоится какой-то человек по фамилии Митрофанов.
– Это случайно не отец той Лены Митрофановой? – спросил Володя.
– Да, это он. Вот под ним-то все и лежит, – объяснил Гуров. – У меня с собой два больших пластиковых пакета, мы с тобой его поднимем, все переложим в них и поставим памятник на место, а когда вернемся в город, отправим посылкой в Москву. Это будет самое надежное.
– Лев Иванович! Поднять-то его несложно, только вы посмотрите, как он в землю ушел. Вряд ли его кто-нибудь трогал с тех пор, как установили, – с сомнением проговорил Володя. – Но, раз вы говорите…
– Вот и давай не будем время терять, – предложил Лев.
Они взялись за памятник и стали, немного раскачав, тянуть его вверх, когда возле них на землю упала большая сумка.
– Замри! – раздался хрипловатый мужской голос с нескрываемыми издевательскими интонациями. – Очень я люблю эту детскую игру! Люди такими смешными и нелепыми становятся! А ручонками сучить не советую.
Гуров с Никитиным повернулись на голос и увидели только мужской силуэт в камуфляжной форме, потому что солнце било им прямо в глаза, – мужик был профессионалом и вел себя грамотно.
– Уж не Виктор ли Коршун это? – спокойно поинтересовался Гуров, прикидывая, за сколько секунд он
