несколько лет она продержится, а что потом? Играть роли уже не героинь, а комических старух? Так и там все занято на много лет вперед. Зрителям? Так они крепкой памятью не отличаются! Точно так же будут кричать «Браво!» и дарить букеты ее преемнице. Как говорится: «Король умер, да здравствует король!» Сколько актрис, ничуть не менее, а то и более талантливых, чем она, канули в безвестность, доживали свои дни в нищете и умерли в одиночестве. Киношным продюсерам? Так им и подавно! Найти, пока еще в форме, какого-нибудь богатого любителя театра, чтобы доживать свой век, ни о чем не заботясь? Но кто может гарантировать, что этот любитель не переключится на какую-нибудь молоденькую приму? А самое главное, что ни театр, ни кино, ни поклонники, ни деньги не смогут заменить ей спокойного, чуть ироничного, все понимающего и надежного, как скала, Гурова и того чувства защищенности, которое она испытывала рядом с ним. Они никогда не говорили друг другу о любви, не произносили красивых и высоких фраз, считая, что в их возрасте это будет звучать и выглядеть нелепо, но сейчас, наедине с собой, Мария не могла не признаться себе самой, что любит мужа. Любит так, что никто другой, будь он хоть король какой-нибудь, который положит к ее ногам свою страну, ей не нужен. И она, идиотка, потеряла его, единственного, кому была действительно нужна и интересна, по собственной дурости! Ну, уж нет! Она его никому не отдаст! Даже ему самому! Он ее и только ее! Если надо, она и на колени перед ним встанет, прощения вымаливая! И под окнами его сутками стоять будет! Или под дверью! И нечего сопли распускать! Действовать надо, а не самобичеванием заниматься! Мария решительно вытерла лицо и вскинула голову. Она пока еще не знала, что ей нужно сделать, чтобы помириться с мужем, но сидеть, сложа руки, она точно не будет, потому что тогда просто погибнет.
Крячко же прямо от нее поехал к Петру и рассказал ему о том, что случилось у Гурова с Машей. Стаж семейной жизни Орлова исчислялся многими десятилетиями, и удивить его чем-то было трудно, но вот Марии это удалось.
– А ведь я ее стервой никогда не считал, – заметил он. – Выходит, ошибался. И я тебе так, Стас, скажу: если она ко мне за помощью обратится, я ей грубить, конечно, не буду, но пальцем о палец не ударю, чтобы их помирить. Сама нашкодничала, вот пусть сама свое дерьмо и расхлебывает. Это же надо было такое ляпнуть! – он сокрушенно покачал головой. – А к Леве я и сам с разговорами не полезу, и тебе не советую. У него голова сейчас, слава богу, делом занята, вот и не стоит его отвлекать. Он, конечно, побесится немного, а потом на работе сосредоточится и отвлечется. А коль мы ему потребуемся, так позвонит.
– Меня супружница все на дачу спроваживает, но я пока подожду – мало ли, как дела повернутся, – поддержал его Стас.
А Гуров и не подозревал о том, какие страсти бушуют у него за спиной. Вернувшись домой, он переоделся и отправился на кухню, чтобы приготовить себе что-нибудь. Выпив граммов пятьдесят – это он так помянул Панкратова с сыном, – он неторопливо возился, потому что спешить теперь ему было уже некуда и незачем – все, что было нужно, он сделал, и оставалось только ждать результатов. Выбрасывая очистки в мусорное ведро, он увидел там осколки вазы, которые собрал еще до ухода, и только усмехнулся – злость на Марию у него уже прошла, и ее место заняло полнейшее безразличие. Ну, какой же нормальный человек будет долго злиться на обхамившую его базарную торговку? И даже хромой или косоглазый человек не станет зацикливаться на том, что какая-то хамка ткнула его носом в его физический недостаток. Гуров не считал себя моральным уродом, на что намекала Мария, он просто был таким, какой он есть. Не сказать, чтобы он был от себя, любимого, в восторге, но полагал, что жить с ним все-таки можно. А если он кого не устраивает, так он и не навязывается. Марии нужен другой человек? Да бога ради! Во всяком случае, эту страницу в своей жизни он уже перевернул. Был у него один развод, значит, станет два, а она пусть себе морального красавца ищет.
Поев и вымыв посуду, Лев Иванович переместился в гостиную и подошел к книжному шкафу – вопреки заявлению Марии, отдыхать он умел, но только по-своему. Телевизор он даже включать не стал – ему криминала и прочей чернухи и на работе хватало, чтобы они его еще на отдыхе доставали. Пробежав глазами по корешкам, Гуров взял «Трех мушкетеров» и, устроившись в кресле возле окна, принялся неторопливо читать эту с детства заученную почти наизусть книгу, потому что ему просто необходимо было отвлечься от гнусной современной действительности, хотя и в те далекие времена с избытком хватало и интриг, и убийств, и предательств. Он читал, но не понимал, что читает, потому что мысли его были совсем далеко, и вовсе не Марии они касались. Но он все равно перелистывал страницу за страницей, словно работу какую-то выполнял, а не отдыхал, как собирался.
Вот так он и просидел до самого вечера, прерываясь только на то, чтобы поесть. А ночью ему не спалось. Устав ворочаться с боку на бок, он пошел на кухню и достал коньяк, но, подумав, поставил его на место – этот этап в их со Стасом жизни был пройден, да и здоровье уже не позволяло – и вернулся в спальню. Он считал слонов, овец, тараканов… Он пытался думать о чем-то отвлеченном, но мозг не хотел переключаться. Наконец, сдавшись, он решил, что раз не спится, то он просто полежит – вот тут-то он и задремал, потому что сном это назвать было нельзя.
В воскресенье история повторилась с той единственной разницей, что он пытался читать «Виконта де Бражелона», но так же безуспешно. Поняв, что еще немного, и он сдастся, пойдет на кухню и выпьет, чтобы дать наконец отдых истерзанным мозгам, он оделся, вышел и отправился кататься по Москве. Когда ему это надоело, он оставил машину на стоянке и пошел просто бродить по тихим улочкам старой Москвы, благо дождь наконец-то перестал. Он сидел на скамейке на бульваре, наблюдая за играющими детьми, но не видел их, кормил уток на прудах, стоял на набережной и смотрел на медленно текущую внизу грязную воду, но мозг никак не хотел переключаться на что-то иное, кроме дела. Пообедав в кафе, он снова гулял и устал к вечеру так, что его уже ноги не держали. Дома он принял душ, поужинал и лег спать, надеясь, что усталость поможет ему уснуть, да вот только и это не помогло.
В понедельник, уставший физически и истерзанный морально, он утром посмотрел на свое отражение в зеркале, зачем-то показал ему язык и, пробормотав:
– Вот так и сходят с ума, – отправился готовить себе завтрак.
Поев и вымыв посуду, он принялся размышлять, чем же еще можно себя занять, когда раздался звонок в дверь, и Гуров почувствовал величайшее облегчение оттого, что ясность, пусть хоть какая-нибудь, наконец-то появится – о том, что это может быть Мария, он даже не подумал. Не успел он открыть дверь, как в квартиру вихрем ворвались Орлов и Крячко. Они буквально пролетели в гостиную, а Лев Иванович, закрыв дверь, поплелся за ними следом – он уже знал, что они ему сейчас устроят.
– Сволочь ты последняя, Гуров! – бешеным голосом прорычал Петр.
– Да уж, гад ты, Лева! – поддержал его Стас.
– Пойду чай поставлю, – сказал Лев Иванович, но Орлов не дал ему и шагу ступить, а швырнул в кресло и уже более спокойно спросил:
– Но нам-то ты мог все рассказать?
– А ты бы меня поддержал? – спросил в ответ Гуров, и Петр мгновенно заткнулся, а его праведный гнев улетучился, как по мановению волшебной палочки.
– Но я? – взорвался Крячко. – Я бы тебя понял и поддержал! Да и помог бы!
– Стас, ты помнишь того чудака-слесаря на заводе, где мы года два назад убийство директора расследовали? – спросил Лев Иванович.
– А это здесь при чем? – удивился тот.
– Да вот слова мне его вспомнились, когда он нам объяснял, почему напарника отпустил: «Зачем нам, напер, двоим мотаться, когда я, напер, могу и один мотаться».
– Что за «напер»? – буркнул Орлов.
– Например, – расшифровал Гуров.
– Значит, ты решил эту ношу на себя одного взвалить, все за всех решил и теперь собственным здоровьем за это расплачиваешься! – опять завелся Петр. – Ты же сейчас на живого человека уже даже не похож! Покойник, и тот лучше выглядит!
– Ничего! Зато теперь наконец отосплюсь, – не подумав, ляпнул Гуров и тут же пожалел об этом.
– Так ты мало того, что нервы себе жег, так еще и не спал! – заорал Крячко. – Ты в дурдом захотел? А что? Там тебе засадят в задницу какую-нибудь гадость, и будешь ты ходить спокойный, как овощ, и спать, как сурок зимой. Ты этого добиваешься?
– Овощи не ходят, – буркнул в ответ ему Лев Иванович.
– Где у тебя коньяк? – решительно спросил Орлов.
