Письма
Я задержал свой ответ по весьма уважительной причине: мне нечего было вам послать… в течение последних двух лет я не написал ни одного стиха… Ради бога, не сердитесь, а лучше пожалейте меня за то, что мне никогда не удается поступать так, как мне следовало бы или хотелось бы.
(из письма П. С. Санковскому, 3 января 1833 года)
Жизнь моя в Петербурге ни то ни се. Заботы мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде – все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения.
Вот как располагаю я моим будущим. Летом, после родов жены, отправляю ее в калужскую деревню к сестрам, а сам съезжу в Нижний да, может быть, в Астрахань. Мимоездом увидимся и наговоримся досыта. Путешествие нужно мне нравственно и физически.
(из письма П.В. Нащокину, февраль 1833 года)
Петербург совершенно не по мне, ни мои вкусы, ни мои средства не могут к нему приспособиться. Но придется потерпеть года два или три.
…..
Моя дочь в течение последних пяти-шести дней заставила нас поволноваться. Думаю, что у нее режутся зубы… Хоть и стараешься успокоить себя мыслью, что все это претерпели, но созданьица эти так хрупки, что невозможно без содрогания смотреть на их страданья. Родители мои только что приехали из Москвы. Они собираются к июлю быть в Михайловском. Мне очень хотелось бы поехать вместе с ними.
(из письма П.А. Осиповой, 15 мая 1833 года)
Милая женка, вот тебе подробная моя Одиссея.
… В лужицах была буря. Болота волновались белыми волнами.
… На другой день погода прояснилась. Мы с Соболевским шли пешком 15 верст, убивая по дороге змей, которые обрадовались сдуру солнцу и выползали на песок.
(из письма Н.Н. Пушкиной, 20 августа 1833 года)
Здесь я нашел большую перемену. Назад тому пять лет Павловское, Малинники и Берново наполнены были уланами и барышнями; но уланы переведены, а барышни разъехались; из старых моих приятельниц нашел я одну белую кобылу… но и та уж подо мною не пляшет, не бесится…
Здесь объедаюсь я вареньем и проиграл три рубля…
Много спрашивают меня о тебе; так же ли ты хороша, как сказывают – и какая ты: брюнетка или блондинка, худенькая или плотненькая?.. Ты видишь, моя женка, что слава твоя распространилась по всем уездам. Довольна ли ты?
… Прощай, моя плотненькая брюнетка (что ли?). Я веду себя хорошо, и тебе не за что на меня дуться. Письмо это застанет тебя после твоих именин. Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете – а душу твою люблю я еще более твоего лица. Прощай, мой ангел, целую тебя крепко.
(из письма Н.Н. Пушкиной, 21 августа 1833 года)
Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва. Даже извозчиков мало на ее скучных улицах.
(из письма Н.Н. Пушкиной, 27 августа 1833 года)
Теперь и он женат, и он сделал двух ребят, и он перестал играть – но у него 125 ООО доходу, а у нас, мой ангел, это впереди. Жена его тихая, скромная, некрасавица…
Ты видишь, что несмотря на городничиху и ее тетку – я все еще люблю Гончарову Наташу, которую заочно целую куда ни попало. Прощай, красавица моя, кумир мой, прекрасное мое сокровище, когда же я тебя опять увижу…
(из письма Н.Н. Пушкиной, 2 сентября 1833 года)
Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: Как Пушкин стихи пишет – перед ним стоит штоф славнейшей настойки – он хлоп стакан, другой, третий – и уж начнет писать! – Это слава.
(из письма Н.Н. Пушкиной, 11 октября 1833 года)
Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя.
Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду; ус да борода – молодцу похвала; выйду на улицу, дядюшкой зовут.
Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов. Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов – читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо.
(из письма Н.Н. Пушкиной, 30 октября 1833 года)
Радоваться своими победами тебе нечего. Та, у которой переняла ты прическу, Ninon говорила: 'На сердце каждого мужчины написано: самой податливой'. После этого изволь гордиться похищением мужских сердец. Подумай об этом хорошенько и не беспокой меня напрасно.
…..
Женка, женка! я езжу по большим дорогам, живу по три месяца в степной глуши, останавливаюсь в пакостной Москве, которую ненавижу, – для чего? – Для тебя, женка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнью мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности etc. etc. Не говоря о положении рогоносца…
(из письма Н.Н. Пушкиной, 6 ноября 1833 года)
Поэтические произведения
Медный всадник Петербургская повесть
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво…
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова,
И перед младшею
