СТОЛЬКО СИЛ, чтобы ты почувствовала себя идиоткой в смешном платье и калошах.
— Это не калоши! Да что с тобой?
Мы смотрим на мои ноги. Невозможно остаться серьезным.
— Ты похожа на первых колонистов, — заявляет Стэн.
— Именно! Ты совершенно прав. Лучше и не скажешь. И все равно они мне нравятся. Пожалуй, я помещу их под стекло у себя в комнате.
— Когда тебе пришла в голову эта идея?
— Идея выставить туфли в витрине посетила меня пару дней назад. Я хотела устроить выставку в музее «Метрополитен» и назвать ее «Шаги времени», чтобы рекламировать наш номер, посвященный обуви. Но Руфь идея не приглянулась.
— Не приглянулась? А по-моему, прекрасная мысль, — говорит Стэн и целует меня.
Как только наши губы встретились, я временно оглохла на одно ухо. То же самое случилось со мной, когда я в шестом классе выиграла соревнования. Я нутром почуяла, что в банке 1465 конфеток, хотя сначала написала 185; к счастью, потом я переправила. С того дня моим счастливым числом стало 1465.
— Так когда тебя посетила мысль поместить под стекло эти туфли? — невозмутимо спрашивает он.
— Что?
— Я говорю: когда тебя посетила мысль поместить под стекло эти туфли?
— Как только я увидела их у себя на ногах.
Надеюсь, я говорю не слишком громко. Понять довольно трудно.
— Значит, мы обнаружили еще одну пару туфель с ремешками, которые никогда не следует носить, верно?
— Пожалуй, да.
— Тогда сегодня мы никуда не пойдем.
Стэн ведет меня к столу. Я сажусь на край, а он становится рядом, ослабляет узел на галстуке, расстегивает пуговицу на воротнике рубашки и целует меня. Потом запрокидывает мне голову и снова целует. Вот и второе ухо оглохло.
Теперь мы в самом деле целуемся. Да еще как. Надеюсь, мои губы для него достаточно пухлые. Он обхватывает руками мою голову. Передать не могу, как мне здорово. Стэн прерывается на мгновение, чтобы убрать с лица прядь волос. И почему-то я начинаю болтать без умолку:
— Здесь гораздо лучше, чем на балу.
— Согласен.
— Показаться вместе означало бы напрашиваться на неприятности. Представляешь, редакторы видели нас тогда в обувной кладовке. Теперь они меня не любят. Читал статью, которая ходила по редакции про коварную помощницу? Это про меня.
Снова поцелуи. Может, он не расслышал? Я немного отстраняюсь от него.
— Именно это я хотела сказать тебе тогда, в холле, но не могла, потому что они все собрались вокруг тебя. Не понимаю, как я стала здесь главным злодеем. Я ничего плохого не делала!
Теперь я сижу почти на всей столешнице. Поцелуи делаются все более страстными, и я прижата затылком к стене. Как он хорош! Ради такого можно и шею сломать.
Стэн прерывает поцелуй, несколько раз касается губами моего лба и садится рядом со мной.
Продолжай же, профессиональный целователь. Ни слова больше. Клянусь.
— Они просто завидуют. И кстати, статью отклонили. Тем не менее рано или поздно тебе надо научиться этому искусству — справляться с чужой завистью. Она будет всегда. Каждый успешный человек сталкивается с завистью в том или ином виде. Статья свидетельствует, что здесь в тебе видят серьезную конкурентку.
Покажи, что легко тебя не уничтожить, что ты пришла с серьезными намерениями, и им придется принять тебя. А если ты позволишь страхам других людей мешать тебе, то никогда не добьешься успеха.
Отлично. Я не позволю мне мешать. Давай, за дело.
Наверное, я уставилась в никуда, потому что Стэн спрашивает:
— Ты слушаешь?
О чем он? Ах да. Надо уметь справляться с чужой завистью. Мне даже есть что ответить.
— Легко тебе говорить, ты не знаешь, каково человеку, когда его все терпеть не могут. Я так хотела им понравиться, стать частью их маленького кружка!.. Удивительно, как быстро я все испортила. Одна минута в кладовке с тобой — и дело сделано. Они очень ревниво к тебе относятся. Ты сам-то замечал?
Вообще-то мне наплевать. Сделай еще раз так, чтобы моя шея почти сломалась!
— Мы давно работаем вместе, многого добились, и они полагаются на меня. На самом деле всем известно, что я отчитываюсь перед корпорацией. Они умные люди. И не так уж ревниво относятся ко мне, как может показаться с первого взгляда. Просто они хотят понравиться.
— По профессиональным причинам?
— Да, и в этом нет ничего дурного. Бизнес есть бизнес.
— И в чем же ты отчитываешься перед корпорацией?
— По большей части я докладываю о людях, которые без дела торчат возле обувной кладовки. Но сначала я заставляю их померить все туфли и переставить их несколько раз, причем по цвету. В твоем случае это оказалось проще простого, потому что ты сама вызвалась. И все же стоило уволить тебя на месте. Я сделал исключение, потому что ты в бархатных туфлях покорила мое сердце.
— Ты же называл их уродливыми.
— Ну, я солгал. Кроме того, куда более важный вопрос: что ты хотела бы делать в журнале? Народная молва гласит, что тебя скоро собираются повысить.
— Правда? Представить не могу кто бы мог рекомендовать меня на повышение. Я до сих пор толком не пойму, чем тут занимаюсь.
— Тогда знай, что идея повысить тебя исходит от издателя, — говорит Стэн, снимая запонки и закатывая рукава. — Ему нужен человек, полный идей, чтобы занять место директора творческой группы.
— Надеюсь, он передумает, пока не поздно, — отвечаю я, глядя на шею Стэна. У него потрясающая кожа.
— Почему? — смеется мой друг.
— Потому что в таком случае я останусь здесь навсегда. Мы не делаем ничего, что помогло бы продвигать наш журнал. Весь отдел занимается ерундой. Мы создаем папки!.. Неужели ты полагаешь, что те, кто занимается продажами, хотят брать с собой эти папки? По-моему, нет.
— Пожалуй, самое главное для сотрудников отдела продаж — это результаты опросов и исследований. Как правило, им нужен красивый способ представить эти данные. Но ты права. В твоем отделе требуется куда больше энергии, драйва, и Роб надеется, что ты сумеешь это привнести. Он постоянно говорит про тебя и твои идеи.
Стэн притягивает меня еще ближе к себе и берет за руку.
— Жаль, что он не хочет повысить Руфь и переместить меня в другой отдел. Я могу подавать ей идеи из любого другого места. Она может даже не догадываться, что они мои. Буду посылать их ей анонимно, чтобы бедняга выдавала их за свои. Я бы с радостью. Руфь не заслужила таких мучений. Она страдает, и в этом отчасти виновата я.
— Хлоя, ты чего-то не понимаешь в карьере.
— О нет, я все прекрасно понимаю. Просто я не хочу подниматься по служебной лестнице. С самого детства у меня была мечта… и я хочу подниматься только по той лестнице, которая приведет к ней.
— А что за мечта?
— Обещай, что не проболтаешься. Я никому еще не рассказывала.
Он выпускает мою руку и торжественно крестится.
— Ну что ж, тогда скажу. Готов?
— Совершенно готов.
