Она съела шоколад, лежа в постели, и заснула со сладким вкусом на губах.
Отец Лоулесс из храма Креста Господня был любимым священником Марты еще с тех времен, когда они жили в Маленькой Италии. Он по-прежнему навещал их примерно раз в полтора месяца по воскресеньям после обеда, приезжая к ним на своем старомодном трехколесном велосипеде. Обыкновенно отец Лоулесс привозил с собой какое-нибудь угощение, хотя они уже и не принадлежали к его пастве.
На этот раз он захватил с собой две банки говяжьей тушенки. Марта была дома вместе с Карло, который еще спал. Лили и Джорджи отправились в воскресную школу, а Джо и Альби пошли прогуляться по Док-роуд, ведь день выдался теплым и солнечным. Франка же она не видела вот уже несколько дней.
— Это предназначалось для наших солдат, — сообщил священник Марте, доставая консервы из черной кожаной сумки.
Священник был невысоким толстеньким мужчиной с красным носом пьяницы и голубыми глазами святого.
— Ох, отец, разве не следует в таком случае отправить их по назначению?! — воскликнула Марта.
Ей не понравилась мысль о том, что кто-то из бедных солдатиков останется голодным из-за нее. Но в животе У нее предательски заурчало — картофель с капустой, приправленные консервированной говядиной, были бы весьма кстати. К несчастью, коричневого соуса больше не осталось. Последнюю бутылочку прикончили Лили и Джорджи, которые съели соус вместе с хлебом, когда однажды вечером она задержалась на работе.
— Откровенно говоря, не знаю, кому следовало бы их послать, — признался священник. — В нашем приходе есть кружки вязания и шитья — ты помнишь об этом, Марта, поскольку была одной из лучших наших мастериц. Мы частенько отправляем во Францию посылки с шарфами и перчатками для наших солдат. Не думаю, что пара банок говяжьей тушенки, спрятанных в посылке с перчатками, существенно изменят что-либо, — задумчиво протянул он.
Марта смягчилась. Ей, конечно, хотелось, чтобы солдаты хорошо питались, но одновременно ей хотелось того же и для своей семьи. Со смешанным чувством облегчения и вины выслушала она уверения отца Лоулесса в том, что ей не о чем беспокоиться, и раз уж консервы проделали столь долгий путь, чтобы попасть к ней, было бы чистым безумием отправлять их обратно.
— Как дела у Карло? — поинтересовался священник. — Тебе еще не удалось заставить его вновь ходить на мессу?
— Боюсь, что нет, отец. Единственный способ, который приходит мне на ум, — это оглушить бездельника и приволочь его туда бесчувственным.
Карло отрекся от Господа после того, как понял, что больше не сможет работать. Он предпочитал спать после ночной пьянки, а не идти с утра в церковь, и сейчас Марта беспокоилась, что священник услышит, как Карло храпит в соседней комнате, и жалела о том, что назвала мужа бездельником — это словечко вырвалось у нее невольно.
— Уверен, что Господь наш в неизреченной милости своей не потребует от тебя таких крайностей, — сухо изрек отец Лоулесс. — Когда-нибудь Карло поймет, что заблуждался, и станет прежним. Ну что ж, мне пора. — Он перекрестил Марту. — Да благословит тебя Господь, дитя мое.
Преклоняя колени, Марта почувствовала, как сухо щелкнули у нее суставы.
— Благослови вас Бог, отец.
Не успел уйти священник, как домой пожаловала Джойс. Она удостаивала семью своим появлением по воскресеньям примерно с той же регулярностью, что и священник, хотя их визиты совпадали нечасто.
В сером хлопковом платье, купленном на какой-то распродаже, с перчатками в тон и маленькой шляпке набекрень, украшенной красным пером, она выглядела такой опрятной и сияющей, что Марта испугалась, что дочь запачкается только оттого, что находится с нею в одной комнате. Джойс являла собой точную копию матери, когда той было восемнадцать. От былой красоты Марты не осталось и следа — она все чаще казалась себе свечой, медленно догорающей под шорох времени. Лицо ее покрывали многочисленные морщины, тело сморщилось и усохло, а в голове все перепуталось, что для тридцатишестилетней женщины было несколько преждевременно.
Джойс была на дюйм или два выше матери, с мелкими, но приятными, точеными чертами лица, темно-синими глазами и очаровательным маленьким ротиком. Черные, вьющиеся от природы волосы водопадом струились по плечам. Она осторожно пристроилась на краешке стула.
— Как у тебя дела, мам? — вежливо поинтересовалась она.
— Нормально, — столь же вежливо откликнулась Марта, хотя чувствовала себя уязвленной оттого, что дочь не поцеловала ее. Но разве можно обвинять в этом бедную девочку? Сегодня утром Марта умылась по случаю мессы, а до остального руки у нее не дошли. Она надела свое лучшее платье, но ему исполнилось уже десять лет, и много месяцев оно не знало щетки и мыла. Все потому, что у Марты никогда не хватало времени сходить в прачечную и отнести туда свою одежду, не говоря уже о постельном белье. Детские вещи она стирала сама, вот и сейчас поперек спальни была протянута веревка с бельем — Марта никогда не развешивала его во дворе, боясь, что белье попросту украдут. Франк ухитрялся самостоятельно следить за собой, а Карло давно жил в грязи, отказываясь обращать на себя внимание.
— Ты выглядишь просто замечательно, родная, — сказала Марта Джойс, которая в ответ нахмурилась.
— Жаль, что не могу сказать того же о тебе, мам, — чопорно поджав губы, заметила дочь. — Говоря по правде, ты выглядишь ужасно. Как и весь дом, собственно. — Она потянула воздух носом и поморщилась. — Да и пахнет здесь просто отвратительно.
— Прости меня, родная. — Марта пристыженно понурилась. — Просто я всегда занята, у меня столько дел…
— Я знаю, мам, знаю. — Джойс наклонилась к матери и потрепала ее по колену. — Прости и ты меня, пожалуйста. Мне не следовало говорить так. И еще прости меня за то, что я сделала вид, будто не заметила тебя вчера на улице. Просто у меня сейчас все совсем не так, как раньше. Многое изменилось. — Она покачала головой и вздохнула. А Марта и не подозревала о том, что ее видели и предпочли не заметить.
— Ты сама понимаешь, в чем дело, родная. Все изменилось после несчастного случая, который произошел с твоим отцом.
Джойс с негодованием всплеснула маленькими ручками в перчатках.
— Ох, мам, перестань обманывать себя! О каком несчастном случае ты говоришь? Это был вовсе не несчастный случай, не
Дочь уже неоднократно заговаривала об этом.
— Куда идти, родная? — мягко поинтересовалась Марта.
— К счастью, к собственному счастью, мам! — с негодованием выпалила Джойс. — Он губит нашу жизнь, душит нас всех! Почему ты должна тратить на него свои гроши, которые достаются тебе тяжелым трудом, а тем более давать ему по три пенса каждый день? На эти деньги ты могла бы купить себе что- нибудь приличное из одежды, а потом найти работу получше, а не шить мешки с утра до вечера.
Разумеется, в ее словах было много правды, но Марта собиралась напомнить дочери клятву, которую принесла у алтаря, — «…в богатстве и бедности, в горе и радости, пока смерть не разлучит нас» — и объяснить ей, что никогда не бросит Карло. Вот только он выбрал именно этот момент, чтобы, шатаясь, ввалиться в спальню в заношенных грязных кальсонах, ширинку которых усеивали желтые пятна и которые стали ему слишком тесными в поясе из-за живота, раздавшегося от неумеренного потребления пива.
— Джойс,
Глаза у него загорелись, и впервые за долгое время Карло улыбнулся. Старшая дочь всегда была его
