Танцующие в темноте

жизнь. Она бессмысленна, а я — ничтожество. — Он раздраженно поддал ногой камешек. — Сегодня я взял выходной и слетал в Ливерпуль. Там проходил марш протеста, шли докеры, сотни человек, которых «Мерси докс» и Совет директоров порта выбросили на улицу, выбросили из-за того, что они отказались подписывать контракты, по которым условия работы ухудшались, а зарплата — уменьшалась. Они без работы уже целый год. Там шли вместе отцы и сыновья. Мужчины, которые составляют соль земли. Я чувствую себя… таким ничтожным по сравнению с ними.

Мы дошли до воды. Джеймс отпустил мой локоть и сунул руки в карманы. Он пристально смотрел на темную воду. «Я вел сказочную жизнь, Милли. Мне все всегда доставалось без борьбы. Все, чего я хотел, падало просто с неба, так что мне не приходилось даже просить. Мы с тобой очень счастливая пара».

Мне хотелось расхохотаться во все горло и сказать:

«Говори сам за себя! Мне ничего не доставалось даром. То, что у меня есть, я заработала тяжким трудом». Но что он знал об этом? Я ведь практически ничего ему о себе не рассказывала. Вместо этого я пробормотала едва слышно:

— Женитьба может оказаться не лучшим решением, Джеймс. Мне кажется, сейчас ты переживаешь кризис.

— Боже мой, Милли! — Он так крепко сжал меня в объятиях, что я едва могла дышать. — Тогда помоги справиться с этим, дорогая. В последние дни я просто схожу с ума.

Всего лишь последние дни, с неприязнью подумала я. А ведь только в последние два или три года я начала ощущать себя более или менее достойным членом человеческого сообщества. Я закинула руки ему на шею и склонила голову на его плечо, не зная, что сказать. Вниз по течению шла тускло освещенная землечерпалка. Издалека доносились приглушенные ритмы музыки из ночного клуба. Ко мне внезапно вернулись, как это часто бывало, воспоминания о том, как меня чуть не до смерти избил отец. Матери не было дома, она работала по вечерам, чтобы мы могли сводить концы с концами. Я не слышала, как он вошел. Я ничего не слышала до тех пор, пока на лестнице не раздались шаркающие шаги и сердце мое не замерло от ужаса. Я читала в кровати при свете фонарика! Мне было шесть, и я только что научилась читать. Учительница поражалась, как легко мне давались уроки чтения, — но ведь книги предлагали такие удовольствия, о которых я и мечтать не могла; кроме того, с их помощью можно было сбежать от реальности. Я читала в туалете, на переменах, в столовой. Понятия не имею, почему отцу так ненавистна была мысль о том, что мне нравится читать. Такое ощущение, что он просто не мог вынести того, что его дети или его жена могли получать от чего-то удовольствие и быть счастливы.

Итак, мне было сказано, чтобы я не смела читать в постели. Услышав его шаги, я судорожно попыталась выключить фонарик, но кнопку заело. От ужаса ладони у меня покрылись холодным потом, и я уронила его на пол. За ним последовала книга. Два глухих удара, прозвучавших подобно раскатам грома в безмолвном доме.

— По-моему, я говорил тебе, чтобы ты не читала в постели.

Голос его был низким и негромким, исполненным затаенной угрозы. Слова вновь донеслись до меня через все эти годы, как будто были сказаны минуту назад.

— Прости меня, папочка. — Я дрожала от страха. Я чувствовала, как меня буквально выворачивает наизнанку, а земля разверзается под ногами.

— Сейчас я тебе покажу! Ты и вправду пожалеешь. Вылезай!

Но я не могла пошевелиться, лежа под одеялом. Он сорвал его с кровати, грубо стащил меня на пол и начал расстегивать пряжку своего широкого кожаного ремня.

— Становись на колени, — приказал он. — Становись на колени рядом с кроватью и подними свою ночнушку.

— Я не хотела, папочка. Я больше не буду читать, обещаю, — взмолилась я. Это было до того, как я поклялась, что он никогда не увидит меня плачущей. В своей кровати в другом углу комнаты зашевелилась Труди.

— Что случилось?

— Спи, — прорычал наш папочка.

Зарывшись лицом в простыни, я захныкала.

— Это больше не повторится, папочка, честное слово.

— Это уж точно, ты, маленькая дрянь! Наклонись.

Я крепче обхватила Джеймса за шею, в тысячный раз вспоминая и всем существом ощущая удары ремня по ягодицам. Твердая кожа впивалась в мою нежную детскую плоть, и я чувствовала, как по ногам потекла кровь. Я слышала, как кричу от боли, как молю о прощении.

— Я не буду больше читать, папочка, обещаю.

И я действительно перестала читать, на долгое время. Учительница терялась в догадках, почему печатные слова перестали интересовать ее лучшую ученицу.

— Должно быть, на тебя что-то нашло, — вздыхала она.

Вероятно, истерические всхлипы Труди заставили его остановиться, а может быть, он просто устал. Этого я никогда не узнаю. Я все еще стояла на коленях, уткнувшись лицом в простыни, когда услышала, что он спускается вниз, и это были для меня самые благословенные звуки.

— Спасибо тебе, Господи! — выдохнула я.

Я освободилась из объятий Джеймса и зашагала по песку. Сердце у меня билось, как птица в клетке, а ноги дрожали. Мои туфли захлебывались пенным прибоем, но я не обращала на него внимания.

Джеймс догнал меня и схватил за руку.

— Дорогая, что случилось? Что ты только что сказала? «Спасибо тебе, Господи», — за что?

— Ни за что. — Оказывается, я говорила вслух.

— Ты вся дрожишь. Как это ни за что? — Он грустно смотрел на меня. — Почему ты все от меня скрываешь?

— Потому что есть вещи, знать которые тебе незачем.

— Если мы поженимся, то мы должны знать друг о друге все.

Я закрыла уши ладонями, чтобы не слышать его — не слышать вообще ничего , — и закричала:

— Кто сказал, что мы поженимся? Я не говорила. Когда ты затронул эту тему в прошлое воскресенье, я ответила, что нам лучше поговорить об этом в другой раз. И я не имела в виду, что этот «раз» наступит так быстро, всего через несколько дней.

— Дорогая, у тебя промокли ноги. — Прежде чем я успела сообразить, что происходит, он подхватил меня на руки и перенес на сухой песок. Он присел рядом со мной на корточки и начал снимать с меня мокрые туфли. — Мы с тобой запутались, Милли, — сказал он.

— У тебя все было в полном порядке, когда мы встретились. Если теперь ты запутался, то в этом, получается, виновата я.

Он погладил меня по голове.

— Так оно и есть, наверное. Вы сводите меня с ума, Милли Камерон.

Прижавшись к нему, я отдыхала. Может, это не такая уж плохая идея — выйти за него замуж, хотя мне придется крепко подумать, прежде чем решиться завести детей. С ним так хорошо, так спокойно и легко. Но ведь трудно сыскать мужа милее Гэри, с которым я умирала от тоски, да и отец, вероятно, был нежным, как весенний дождь, когда ухаживал за мамой.

Джеймс явно обиделся, когда на следующий день я потребовала, чтобы он ушел сразу же после ленча.

— Я думал, что мы проведем воскресенье вместе, — с несчастным видом произнес он.

Но я стояла на своем.

— Я убираю квартиру своей тетушки. Я говорила тебе об этом, помнишь? Сегодня у меня единственный свободный день.

— Почему я не могу поехать с тобой? — умоляюще спросил он. — Я мог бы помочь. Я могу выносить вещи и укладывать их в машину. Кроме того, женщине небезопасно находиться одной в таком месте. Ведь площадь Уильяма находится в квартале красных фонарей, если не ошибаюсь?

— Не говори глупостей, — решительно отрезала я. Я с нетерпением ждала момента, когда я снова окажусь в квартире Фло, и мне вовсе не нужна была компания. В пятницу вечером позвонила мать и