милые, приличные, честные люди, как и Фло. В любом случае, мама будет в большей безопасности где угодно, включая Токстет, чем со своим мужем.
Когда я встану утром, надо будет освободить письменный стол от вещей, которые могут выдать тайны Фло. Я заберу себе любовные письма, фотографию мальчика, так похожего на Деклана, и рисунок, который он нарисовал для «МОЕГО ДРУГА ФАО». Неудивительно, что Тома всегда так тянуло к ней. Он ее внук. Я вспомнила его безразличие к Нэнси.
— Не волнуйся, Фло, — прошептала я. — Я сохраню твои тайны.
На следующее утро, в полдесятого, я попросила у Чармиан разрешения воспользоваться ее телефоном — я постоянно забывала взять свой мобильник на площадь Уильяма — и позвонила в «Сток Мастертон», чтобы сообщить, что я не приду. Трубку взял Оливер.
— Явилась Диана. Она тут уже всем заправляет.
Я застонала.
— Только бы завтра не наступило.
Потом я позвонила адвокату на Касл-стрит, который вел дела Фло, и договорилась о встрече.
Я вернулась вниз. Письменный стол был уже девственно пуст, бумаги, которые я хотела забрать, лежали в багажнике машины, остальные я выбросила. Я везде вытерла пыль, подмела двор, оборвала последние сухие листья с растений, перекинулась парой слов с тем же черным котом, который наблюдал за мной раньше. Потом убрала на кухне и в ванной, хотя почти ими не пользовалась. Я хотела, чтобы к маминому приходу все было идеально. Сегодня квартира выглядела по-другому — не просто чище, а как-то обезличенно. Уже не было ощущения, что находишься у себя дома.
Едва я успела закончить, когда раздался стук в дверь. Для мамы слишком рано. Может, это Чармиан хочет пригласить меня на кофе? Я на это надеялась. Чармиан пришла в восторг, когда узнала, что сюда переедет моя мама. Я была уверена, что они поладят.
— Бабушка! — изумилась я, открыв дверь. — Заходи.
— Сегодня утром твоя мать позвонила мне и сообщила новость, — ворчливо сказала Марта Колквитт, поскрипывая отороченными мехом ботинками примерно одного со мной возраста. На ней было верблюжье пальто и вязаная шапка в форме тюрбана с перламутровой брошью посередине. Комната сразу наполнилась запахом нафталина и каких-то мазей.
— Мне надо в женскую консультацию, поэтому я решила зайти посмотреть квартиру.
— А что с тобой? Я имею в виду, зачем тебе нужно к врачу? — Никто из нас, Камеронов-детей, не испытывал особой любви к бабушке, но невозможно было представить себе жизнь без ее вечно недовольного присутствия.
Как и следовало ожидать, ответ был раздражительным:
— А я почем знаю, что со мной? — рявкнула она. — Они сделали рентген, взяли анализы. Вот дождусь результатов, тогда буду знать, что со мной. — Ее голос смягчился. — Так-так… Значит, здесь она и жила, наша Фло. Мне всегда было интересно, как выглядит ее квартира. — Она зашла в комнату. — Все в ее духе. Ей нравилось, чтобы было красиво.
Я внимательно смотрела на нее, пока она изучала комнату сестры. Я никогда не видела ее лицо таким мягким, почти нежным.
— Бабушка, сними пальто, — сказала я. — Кофе будешь?
— Я никогда не пью кофе, пора бы тебе запомнить. Я буду чай. И пальто я не сниму, но все равно спасибо. Я долго не задержусь.
— Боюсь, есть только порошковое молоко.
Бабушка пожала плечами.
— Значит, придется удовлетвориться этим, не так ли? — Она склонила голову набок и почти улыбалась, глядя, как вращается лампа Фло. — Умираю, как хочется закурить, но с чаем вкуснее.
Когда я вернулась, она изучала рисунок на стене над камином, который я не успела снять.
— Что здесь написано? — Она пристально вглядывалась в рисунок, почти упершись носом в стену. — Я в этих очках не вижу, а те, что для чтения, я оставила дома. Я не могу ходить постоянно в этих двухфокусных.
— Тут написано: «МОЙ ДРУГ ФЛО». Его нарисовал Хью О'Мара.
Бабушка отступила назад, но продолжала пристально смотреть на рисунок. Много бы я отдала, чтобы узнать, о чем она думает. Сверху раздалось слабое гудение — это Чармиан пылесосила ковер. Взвизгнул кто-то из детей Минолы. Бабушка все смотрела на рисунок, словно забыла, что я здесь. Я облизала губы, которые вдруг стали сухими. Я не хотела расстраивать ее, но я
— Это был сын Фло, не так ли, бабушка? Она родила его от мужчины, которого звали Томми О'Мара — он погиб на «Тетисе». Скорее всего, он так и не узнал, что она беременна. — Я облизала губы еще раз, прежде чем ринуться дальше. — Ты отдала ее ребенка жене Томми, Нэнси.
— Господи, что ты такое говоришь, девочка? — Она развернулась, слегка пошатнувшись в своих неуклюжих ботинках. Я почувствовала, что съеживаюсь под рассерженным взглядом за толстыми линзами. — Откуда, черт возьми, ты знаешь об этом?
— Я знаю, потому что мне сказала Нэнси.
— Нэнси! — Желтые губы разразились хриплым недоверчивым смехом. — Не говори глупостей, девочка. Нэнси мертва.
— Нет, бабушка. Я видела ее недавно. Она в доме престарелых в Саутпорте. Она сказала… — Я сощурилась, пытаясь дословно повторить слова Нэнси. Я представила старое, покрытое желтыми пятнами лицо, горящие темные глаза, длинные пальцы, когтями вцепившиеся в мою руку. — Она сказала: «Марта отдала его мне — все по справедливости. Ты его никогда не вернешь. Лучше я его убью». Она выжила из ума, — закончила я. — Решила, что я — Фло.
Лицо бабушки сморщилось, она заплакала — признак тревожный и неутешительный. Проковыляла назад, села на стул и дрожащими руками достала сигарету.
— Бабушка! — Я поставила чайник, перебежала через комнату и стала у ее ног на колени. — Я не хотела тебя расстроить. — Я злилась на себя за то, что такая любопытная, такая невнимательная, но я знала, что при необходимости сделаю это снова, не колеблясь.
— Все в порядке, Миллисент. Где молоко? — Она громко засопела, сняла очки, чтобы вытереть глаза, явно делая сознательные усилия, чтобы взять себя в руки. Она смутилась — не привыкла проявлять какие- либо чувства, кроме гнева. Ее руки все еще дрожали, она взяла чай, но она уже достаточно оправилась, чтобы скорчить неодобрительную гримасу при виде кружки. Она сказала:
— Я никогда не сожалела о том, что сделала. Вам, молодым, трудно понять, какой это был позор в наши дни — родить ребенка вне брака. Пострадала бы вся семья. — Ее лицо снова обрело непроницаемость, а тон — безапелляционность. Это была та бабушка, которую я знала всю свою жизнь. — Нэнси носа не показывала и прятала Хью целых полгода. Мы и подумать не могли, что Фло узнает ребенка через столько времени.
Она не сожалела! Несмотря на то, что сестра всю жизнь с ней не разговаривала, Марта по-прежнему ни о чем не сожалела. Нахмурившись, она тыкала в воздух своей сигаретой.
— Не могу понять эту историю с Нэнси. Кто тебе о ней рассказал? Кто тебя возил к ней в Саутпорт?
Я села на пол, скрестив ноги, чувствуя на плечах жар камина.
— Том О'Мара. Внук Нэнси — точнее, внук Фло. Не знаю, как называть его.
— Том О'Мара! — Глаза бабушки сузились. Она посмотрела на меня так проницательно, с таким подозрением, что я сразу поняла: она догадалась, в чем тут дело. И я почувствовала, что у меня горят щеки.
Но что удивительно, лицо Марты сделалось белым, как пергамент. Нижняя губа ее задрожала. Она выглядела столетней старухой. Бабушка поставила кружку с недопитым чаем на пол, сигарета упала в кружку с коротким шипением и плавала на поверхности, но Марта, похоже, не заметила этого. Она тут же закурила еще одну.
— Думаю, на Клэнси и О'Мара лежит какое-то проклятие, — сказала она. Ее голос был тусклым, безжизненным, почти загробным. Это меня напугало.
