генералом Моисеевым.
— …В те часы единственным человеком, который контролировал стратегические, ядерные силы, был я. Президент был выключен, Язов — тоже. Могу сказать вам, что я обеспечивал безопасность и сделал это должным образом. Ничто не угрожало миру…
…Когда прервалась связь с дачей Горбачева в Крыму, мы разъединили все средства связи и поместили в безопасное место ядерный портфель. Я говорю о кодах на пуск, которые были отменены. Никто не мог ими воспользоваться…
Это утверждение генерала Моисеева.
А президент Горбачев незадолго до своей отставки в интервью французским журналистам заверял мировую общественность: «Только я могу начать ядерную войну».
Между тем, на уровне массового сознания бытует совсем иное представление о глобальных проблемах безопасности. В качестве иллюстрации процитируем статью доктора политических наук Дмитрия Ольшанского в еженедельнике «Россия» (27 ноября — 3 декабря 1991 г.). Для начала автор предлагает читателям такие, как он выражается, «факты».
«…18 августа, когда к Горбачеву в Форос прибыли эмиссары ГКЧП, все еще вроде бы было в порядке. Как всегда. Как положено. На месте, при Президенте, находился «хранитель безопасности» страны — дежурный офицер, «ядерный абонент», держатель того самого «чемоданчика», «портфельчика», в котором находятся ядерные коды, посредством которых Верховный главнокомандующий может привести в действие нашу стратегическую ядерную мощь. Так сказать, «нажать» кнопку.
После того, как депутация «чепистов» покинула Форос, офицер исчез. Неизвестно куда. Бесследно. Прямо-таки растворился. Вместе с чемоданом. И до сих пор нет ни одного сколь-нибудь официального сообщения о его последующей судьбе…»
Далее автор доводит до сведения читателей, что для генералов Генштаба «с 9 часов 40 минут первого дня путча началась сумасшедшая десятичасовая гонка», целью которой было заблокировать «ядерные замки», т. е. пункты спецсвязи, чтобы никто не смог воспользоваться «ключом», т. е. кодами, хранившимися в чемоданчике бесследно сгинувшего офицера безопасности.
Во время «сумасшедшей гонки», чуть было не закончившейся вооруженным столкновением с людьми из КГБ, генштабисты постоянно думали о пропавшем офицере и прорабатывали «три основные версии» случившегося с ним.
«Первая — самая успокоительная: парень с горбачевским «ядерным чемоданчиком» просто «выполнил до конца инструкцию». А в ней, вроде бы, есть пункт о самоликвидации в критической ситуации. Так что «заблокировал» чемоданчик и взлетел вместе с ним на воздух…
…Вторая версия: парень скрылся, чтобы коды не попали в «чужие руки», допустим, «гэкачепистов». Не исключалось, что кто-то (скажем, сотрудники нашей армейской разведки или еще кто-нибудь) мог помочь ему в этом. Но где он? В горах Бельбека? Или даже где-то в совсем ином месте? И что он будет делать с чемоданчиком? Контролирует ли он его? Да и вообще, не повредился ли от переживаний рассудок этого парня?
Данная версия плавно перетекала в третью, согласно которой «портфельчик» все-таки попадал или уже попал в чьи-то совсем уже чужие руки…»
Статья большая и пересказать все «факты», которыми оперирует автор, не представляется возможным. Подчеркнем лишь только, что изложенное в ней подается как истина в последней инстанции, а лица, фигурирующие в этом захватывающем повествовании, известны всему миру. И потому действуют подобные публикации на умы и сердца простых граждан несомненно сильнее, чем голословные заверения в полной безопасности, изредка доносящиеся из коридоров власти.
Однако действительные события, происходившие вокруг «ядерного чемоданчика» президента, мало похожи на истории о Джеймсе Бонде или нашем Штирлице. Ни лихих погонь, ни жертвенных самоликвидаций, ни хитроумных побегов — вообще ничего героического и романтического не случилось в то августовское воскресение, когда объект «Заря» был внезапно отрезан от мира.
В поездке на отдых Горбачеву сопутствовали девять служащих Генерального штаба: три офицера связи специального оперативно-технического управления — майоры В. Мануйлов, С. Соломатин, капитан В. Миронов и шесть сотрудников 9 направления Генерального штаба, подразделения, обеспечивавшего президенту СССР возможность управления стратегическими ядерными силами в чрезвычайной обстановке, при внезапном массированном ударе противника, — полковники В. Васильев, Л. Алешин, В. Рын-дин, В. Рожков, подполковники В. Кириллов и И. Антипов.
Начальником группы был Васильев. На дежурство заступали по три человека — два офицера- оператора и один связист. Дежурная смена длилась сутки, начинаясь в 9 часов утра. Свободные от дежурства офицеры жили в Алупке в военном санатории. Ни радио, ни телевизора, ни телефона у них там не было. В случае необходимости они ходили звонить к сестре-хозяйке, у нее стоял городской аппарат.
Ядерная вахта на «Заре» располагалась в так называемом гостевом домике метрах в ста от президентских аппартаментов. Операторы находились в одной комнате, связист — в другой. Доступ в помещение был ограничен, двери держали всегда закрытыми, обедать дежурные ходили по очереди. В распоряжении ядерного караула были следующие виды связи: специальная, связь ПМ или ВЧ, как называли ее ранее, прямая связь с президентом и дежурной сменой охраны, а также обычная внутренняя связь — трехзначная телефонная.
Ядерные адъютанты президента обязаны были выполнять только его приказы. Они не состояли в оперативном подчинении у сотрудников КГБ, однако согласовывали с ними действия на территории дачи. И, разумеется, их вход и выход контролировались охраной.
18 августа 1991 года на президентской даче дежурили офицеры-операторы В. Кириллов, И. Антипов и связист В. Миронов. Старшим в смене был подполковник Владимир Александрович Кириллов. В 16 часов 32 минуты по специальным аварийным сигналам аппаратуры офицеры-операторы узнали, что все виды связи в их помещении отключились. Погас также экран телевизора. Продолжал работать только радиотелефон, соединяющий ядерную вахту на даче со спецкоммутатором пункта правительственной связи в Мухалатке. Кириллов позвонил туда, попросил соединить с командованием в Москве, но ему ответили, что связи ни с кем нет. В 16 часов 35 минут дежурный связист смены Миронов доложил Кириллову, что из Мухалатки на его запрос о причинах отсутствия связи поступил ответ без комментариев — «Авария».
Вот что рассказал о дальнейших событиях этого дня Кириллов:
— …Примерно в 16 часов 40 минут к нам в комнату постучал Генералов, мы открыли дверь, и он сообщил, что старшего хочет видеть генерал Варенников. Поскольку я был старшим, то я пошел вместе с Генераловым к Варенникову, который находился в холле. Кроме него там были Плеханов, Бакланов и еще примерно человек пять, которых я не знал.
Варенников спросил у меня, в каком состоянии находится наш узел связи. Я ответил, что связи нет, на что он мне сказал, что так и должно быть и узел связи должен быть выключен. Я у Варенникова спросил, сколько это будет продолжаться, он ответил, что сутки. При этом он сказал, что президент все знает.
После этого разговора они поднялись и ушли к дому, в котором находился президент, а мы продолжали заниматься восстановлением связи, пытались соединиться с Москвой, но ничего не получалось. После 17 часов спецкоммутатор в Мухалатке вообще перестал отвечать. Я подходил к охране и спрашивал, есть ли связь и что происходит, но они мне ответили, что связи нет и они не знают, что происходит.
Примерно в 17 часов 15 минут я подошел к Плеханову с теми же вопросами, но он ответил: «Вас это не касается, продолжайте работу». В тот период я проверил прямую связь с президентом, но ее также не было. Где-то в 17 часов 20–25 минут все лица, прибывшие на дачу, уехали, остался один Генералов. Около 19 часов он подошел ко мне и сказал, что все режимные вопросы следует решать через него. Я спросил его о встрече с начальником нашей группы Васильевым, но Генералов ответил, что это невозможно, а если Васильев войдет на территорию дачи, то выйти не сумеет…
Поскольку с ядерными адъютантами президента не случилось ничего достойного внимания до утра следующего дня, покинем Форос и перенесемся в Москву, чтобы узнать, как реагировали на экстраординарную ситуацию в 9 направлении Генерального штаба ВС СССР, которое, как мы уже упоминали, должно было обеспечивать президенту возможность управления стратегическими ядерными силами в чрезвычайной обстановке.
