что нельзя превращать мир в свиной загон, а людей – в свиней с ленточками на шее. Но дай людям выбор – голодная свобода или сытый свинарник, и основная масса с радостью захрюкает. Исключений не так много. Я не слишком грубо излагаю?
— М-м… я слышал и в такой форме, она для меня не новость.
— Хорошо. Семен, пойми меня правильно – мне очень неприятно выглядеть в твоих глазах холодной циничной сукой, хотя в значительной мере я такая и есть. У меня слишком много опыта, жизненного опыта Хранителя. Но я хочу, чтобы ты не пытался закрывать глаза на реальность. У нас просто нет такого права. Так вот, для толпы в основной ее массе сытый свинарник – предел мечтаний. А мы живем и работаем для тех немногих, для кого в жизни есть что-то еще. Да, мы разбираемся и с бандитами, и со взяточниками, и с наркоторговцами. Но, например, Крис, Трайдер, Топи и еще несколько человек работают с инженерами и учеными. Придушить в ученом совете ярого завистника, не допускающего до защиты диссертанта, для общества иногда куда важнее, чем разгромить уличную банду. Да и помочь внедрить изобретение наперекор нежеланию начальника цеха – тоже. Именно ученые и инженеры двигают общество вперед, и именно для таких людей мы работаем.
— Предположим. Но при чем здесь общественный строй?
— Да при том, что он такой, какой хочется гражданам Ростании. Великая Революция, чтобы ни утверждали отдельные историки, ностальгирующие по империи, явилась результатом не действий отдельных народовольцев, а общественных устремлений. И за текущее положение в экономике ответственны не только правительство и Народный Председатель, а весь народ. Что, когда рабочий сачкует на заводе всю смену, а потом тырит инструменты или, скажем, водопроводные трубы, он не понимает, что делает? Да прекрасно понимает. Он ни за что не согласится работать не на народном предприятии, а у настоящего хозяина. Хозяин и в курилке ошиваться в рабочее время не позволит, и прогуливать по пьяни, и воровать тоже. И если тому работяге хочется жить лучше, пусть займется улучшениями сам. Вкалывать для начала начнет, что ли, как следует. А меня совершенно не тянет сажать его себе на шею, чтобы он еще и ножки свесил. Я работаю ради тех, кому хочу и могу помочь, а не для воров и алкоголиков. Мне – и нам всем – проще помочь некоторым людям персонально, чем менять общественный строй целиком. Теперь понимаешь?
Какое-то время Тилос молчит. Солнце поднялось уже высоко и желтым огненным шаром пылает над морем, протягивая к берегу искрящуюся дорожку. Громко стонут чайки.
— Теперь понимаю, — наконец откликается Хранитель. — Но полностью согласиться не могу. Такие рассуждения плохи своей… монохромностью, что ли. Да, есть люди не от мира сего, которым наплевать на свой быт. И есть свиньи, которые захрюкают при первой же возможности. Но большинство все-таки нельзя явно отнести к миру добра или зла. Как они поступят в той или иной ситуации, предсказать сложно. Да, многие из них поколеблются и тоже захрюкают. Но человек отличается от вычислителя в первую очередь непредсказуемостью. И никакая свинья не способна пожертвовать собой ради остальных. А люди жертвуют. Суоко, мы должны дать им выбор! Воспользуются им или нет – их дело, но мы обязаны предоставить возможность. А сейчас выбора в Ростании нет никакого.
— Да, все-таки ты идеалист, — Суоко улыбается. — Тогда посмотри на ситуацию вот как. Народ в массе своей загнан в нищету и доведен до ярости дефицитом самого необходимого. Пар в котле перегрет, и все клапаны надежно завинчены. Что произойдет, если просверлить в котле дырочку? Вполне возможно, взрыв. Разрушение существующей власти, анархия, голод, гражданская война в той или иной форме… Ты помнишь, что две трети страны не обеспечивает себя продовольствием даже на четверть из-за неподходящего климата и почв? Что с ними случится, если распадется централизованная система снабжения? Сколько людей погибнет ради того, чтобы остальные, возможно, когда-то зажили чуточку лучше?
— И что же делать?
— Не нервничать в первую очередь. Семен, не один ты беспокоишься о происходящем. Совет готовит новые предложения, и мы огласим их в ближайшее время.
— Когда?
— Предварительные концепции для общего обсуждения – в течение месяца. Окончательные варианты выработаем, думаю, месяца через два-три. До выборов у нас еще есть время, а вот после них возьмемся за дело всерьез.
— Хорошо бы.
Тилос встает с камня.
— Ладно. Пора заканчивать с операцией.
— Погоди, — Суоко поднимает руку, останавливая его. — Ты в курсе, что твой подопечный, Кислицын, вчера встречался со Шварцманом?
— Нет. А откуда?..
— Их «поводки» отметили контакт. Вчера Шварцман лично приехал в гости к Кислицыну, и они беседовали наедине примерно полчаса.
— О чем?
— Ты же знаешь, что записи не ведутся из этических соображений. Когда встретишься с Кислицыным в следующий раз, попытайся выяснить содержание разговора. Не каждый день начальник Канцелярии самолично является к рядовому чиновнику, сам понимаешь.
— Да, действительно. Хорошо, я попытаюсь, хотя успеха не гарантирую. Кислыцын – парень очень замкнутый. Внутрь себя никого не пускает.
— Чудес я от тебя и не жду. Ну ладно, не задерживаю больше. Отдыхай.
Тилос машет рукой на прощание и садится в челнок. Мгновением позже серебристый блик срывается с места и без брызг тонет в пучине океана. Суоко задумчиво смотрит ему вслед. Посмотрим, малыш, насколько ты хорош в качестве допросчика, а заодно и насколько откровенен со мной. И тебе вовсе не обязательно знать, что на самом деле содержимое разговора записано обоими «поводками». Следует хорошенько обдумать, что делать с записью дальше, но определенно обнародовать пока не стоит. Иначе Джао наверняка устроит очередной скандал по поводу тайной прослушки и моральных принципов.
Джао. Джао? Джао! Джао… Будь ты проклят! Почему ты все время мне противостоишь? Неужели ты не понимаешь, что я всего лишь делаю то, что неизбежно? Много лет мы делили с тобой тела и души. Много лет оставались вместе, рассуждали о судьбах мира, думали о будущем… Я по-прежнему люблю тебя. По- прежнему заглядываю в твои глаза в поисках поддержки и одобрения. Но они давно превратились в зашторенные изнутри окна. И я – лично я, стареющая и до смерти уставшая баба – должна в одиночку тащить на себе весь мир. Почему ты не со мной, Джао? Почему?..
Хватит, дура. Заткнись. Пусть ты женщина, но ты еще и Ведущая. Ты знаешь свой путь и намерена пройти его до конца, с Джао или нет, неважно. Если придется устранить его с пути, ты так и сделаешь, и не имеет значения, насколько сильно твое сердце обливается кровью. Делай что должно, и будь что будет.
Ты сам научил меня этому. И я твердо намерена следовать твоим урокам.
Соленый привкус на губах. И лучше не задумываться, передан ли он куклой или принадлежит собственному телу. Нет, наверняка ветер принес брызги с моря. Ведь Хранители не плачут. Просто не имеют права.
07.08.1582, вторник
— И ты?.. — в глазах Бегемота зажегся такой азарт, что Олег невольно усмехнулся. — Согласишься? Ну? Только не говори мне, что собираешься отказаться!
— Да нет, не собираюсь, — Олег откинулся на спинку, заложив руки за голову, и задумчиво уставился в потолок ресторанного зала. — Расклад простой – если откажусь, Шварцман не простит. Вряд ли Хранители станут держать меня при себе вечно – а дальше-то что? Обратно в рядовые завснабы? А если соглашусь, то ничего не теряю: при живом Треморове меня на царство сажать точно не станут, а при мертвом опасность невелика. Там таких претендентов куча мала окажется, всех не перестреляешь… — Он усмехнулся. — Ну, а с
