Ничьи котята

— Дядя…

— Да? — подавив раздражение, негромко спросил он, слегка повернув голову. — Что тебе нужно?

— Дядя, тебе очень плохо?

— Что? — от удивления он повернулся к девочке всем телом. — Но… откуда ты знаешь, молодая госпожа?

— Тебе очень плохо, я чувствую, — решительно сказала девочка, откидывая с глаз челку. — Дядя, так неправильно. Так нельзя. Почему тебе плохо?

— Беги по своим делам, молодая госпожа, — едва сдерживаясь, ровно произнес Сай. — Мои чувства тебя не касаются. Родители, наверное, тебя уже потеряли.

— Они умерли, — девочка зябко передернула плечами и, отвернувшись, стала смотреть вниз с обрыва, до белизны в костяшках вцепившись в поручень. — Они погибли в автокатастрофе.

— Вот как… — растерянно произнес Сай. Что-то непонятное шевельнулось в глубине океана тоски. Да, мир жесток и несправедлив. Все умирают именно тогда, когда должны жить и жить. И Расума, и их ребенок, который даже не успел родиться. Возможно, их дочь оказалась бы похожей на эту девочку. — Мне очень жаль, что так получилось, молодая госпожа. Прими мои соболезнования.

— Мама говорила, что в жизни всегда есть надежда. Что горе и печаль проходят, и жизнь продолжается. Дядя, я не хочу, чтобы тебе было так плохо, — она вскинула на него просящий взгляд. — Ты можешь улыбнуться? Пожалуйста?

— Нет, — покачал головой Сай. Тоска с новой силой нахлынула на него. Когда же девчонка уберется?

— А когда я жила дома с мамой, если я разбивала коленки или у меня болело горло, мама пела мне песенку про соловья. Она очень ее любила, — девочка не сводила с него умоляющего взгляда. — Хочешь, я спою ее тебе? Хочешь?

— Спой, молодая госпожа, — со вздохом произнес Сай. Очевидно, что от девчонки так просто не отделаться. Вот ведь привязалась… Но откуда она узнала, что ему плохо?

— Ага! — радостно кивнула та.

* * *

«Я хочу, чтобы ему стало радостно!» — загадала про себя Яна. Она верила, что если очень-очень верить в какое-то желание, то оно обязательно сбудется. Ну, может, не любое, но многие. Она отошла на два шага, повернулась и встала в позу, в которой, по ее представлениям, должны стоять настоящие певицы. Внезапно тоска незнакомого мужчины представилась ей в виде штормового моря, в котором огромные валы беспорядочно накатывают на берег, хлещут по гальке и с корнем вырывают смелые кусты травы, прорастающие между валунами. Она зажмурилась, чтобы глаза не мешали ей, потянулась вперед своими невидимыми руками — не так, чтобы ухватить, а так, чтобы обнять и ласково утешить — и запела.

Если боль и тоска сдавят сердце мое вдруг безмерно,
Я отправлюсь на юг, где прибой тихо берег грызет,
Там живет соловей в оперении скромном и сером,
Он поет по ночам, он не знает забот и хлопот.

Звезды ярко сияют ему с вышины, с небосвода,
Теплый ветер несет запах моря, листвы и цветов,
Безмятежно внимает его песнопеньям природа
И кружит в восхищении радостный вихрь лепестков.

…потянуться и разгладить тяжелые свинцовые волны… Обнять и приласкать, как могла приласкать мама… Прогнать прочь злую боль…

В рощу тихо приду, где живет соловей неприметный,
И усядусь на мох, наслаждаясь звучанием грез.
Соловей, соловей, друг надежный, простой, беззаветный,
Ты напой мне о звездах и сладостном запахе роз.

Ты напой мне о том, что однажды развеются тучи,
И о том, что когда-то уйдут и тоска, и печаль.
Продолжается жизнь, и сменяются долами кручи,
И прошедшие беды укроет забвенья вуаль.

…буря утихает, и валы уже меньше, и осталось совсем немного — только успокоить океан и развеять ураган, чтобы солнце хотя бы тонким лучиком напомнило о своем существовании там, за свинцово-серыми тучами. Успеть успокоить до того, как кончится песня…

Пусть над миром летит твоя песнь, соловей серокрылый,
Отгоняя беду, утишая сердечную боль,
Чтобы солнечный свет и тепло отогрели могилы,
Где надежды тоска схоронила в душе исподволь.

…Если боль и тоска сдавят сердце мое вдруг безмерно,
Я не стану тонуть в океане кручин и забот.
Просто вспомню я песнь соловья в оперении сером,
И согреет надеждой меня лепестков хоровод.

— И согреет надеждой меня лепестков хоровод… — Яна еще раз негромко пропела последнюю строчку и с замершим сердцем приоткрыла один глаз. — Тебе понравилось, господин?

* * *

Сай молча смотрел на странную девчонку. Вдруг он ощутил на коже жар летнего солнца и услышал ровный шелест древесной листвы, а издалека, словно наконец-то прорвавшись через невидимую завесу, донесся праздничный гул толпы. Он полной грудью вдохнул ароматный воздух — и понял, что тоска больше не затопляет его разум черным океаном безмолвия. Цепенящая боль исчезла, осталась лишь глубокая печаль по Расуме. Печаль, которая окутывает душу серой пеленой, но не сковывает тело судорогой и не тянет в пучины отчаяния.

Он присел перед девочкой на корточки и крепко взял ее за плечи.

— Кто ты, молодая госпожа? — с изумлением спросил он. — Как тебя зовут?

— Меня зовут Яна, — сообщила девочка, радостно распахивая глаза. — Яна Парака… ой, то есть Мураций. Рада познакомиться, прошу благосклонности. Дядя, а ты больше не хочешь себя убить? Да?

— Меня зовут Сай Корин. Радость взаимна, благосклонность пожалована. Для своего возраста ты слишком хорошо разбираешься во взрослых, госпожа Яна, — криво усмехнулся Сай. — Пожалуй, ты понимаешь меня лучше, чем я сам. Я не знаю. Но я очень тебе благодарен за… за песню. Спасибо.