облетевшие ветви деревьев, гнали волны по зарослям вечнозеленой туи. Однако уже к полудню тучи начали рассеиваться, и в разрывы между ними проглянуло солнце, согревая склоны Масарийской бухты. Температура, еще утром не превышавшая плюс пяти, поднялась градусов на десять, и парни щеголяли перед девчонками в одних рубашках и майках, правда, незаметно поеживаясь от касаний прохладного ветерка и стараясь побольше держаться под прямыми солнечными лучами.
Тори сидел один на подоконнике в торце коридора четвертого этажа и тоскливо смотрел на университетскую площадь, по случаю конца семестра усыпанную народом. Он прижался лбом к холодному стеклу и бессознательно грыз и без того обкусанный ноготь большого пальца. Жить не хотелось. После той дурацкой встречи двухнедельной давности все пошло наперекосяк. Дзири, когда он подошел к ней на следующий день, наотрез отказалась продолжать, как она выразилась, «играть в подпольщиков».
— Яна права, Тор, — сказала она извиняющимся тоном. — Мы заигрались. Мы слишком много думаем о своей силе. А сила ничего не решает. Если бы сказала не Яна, так Минара. Или я. Пора завязывать, пока на нас собам не настучали.
Тори наговорил ей много разных резких и обидных слов, и Дзири, независимо вздернув нос и не произнеся больше не слова, ушла и с тех пор старательно избегала его. Тори уже страшно жалел о своей несдержанности, но гордость мешала подойти к девушке и извиниться.
Яна с ним даже разговаривать не стала. Дзири ушла. Минара ушла. Тонако не говорил прямо, но Тори видел, что лишь вежливость на грани бесхребетности мешает ему прямо отказаться от дальнейшего участия в ячейке. А Ссукаси… После необъяснимой слабости, что ему непонятно как устроила стерва-Яна, орк, пока не уехал на зимние каникулы в свою общину, смотрел на него, как на пустое место. Бывший вожак явно больше не пользовался у него авторитетом. И Ёвай — куда подевался Ёвай? Они собирались встретится вечером того дня, но друг словно сквозь землю провалился. И его пелефон не отвечал на звонки. А где его искать, Тори решительно не представлял. Он только сейчас сообразил, что не знает даже факультет, на котором тот учится.
Но ведь все шло так хорошо! Они встречались, спорили, убеждали и соглашались. Они были единомышленниками! Что же случилось? Почему их дружная компания в одночасье развалилась, словно карточный домик? Неужели Яна сказала нечто, разрушившее их единение? Но что? Что?!
— Привет! — произнес за спиной девичий голос. — Скучаешь в одиночестве?
Тори обернулся, словно ужаленный. Вспомни обаку, и он появится…
— Что нужно? — сухо спросил он. — Забыла что-то сказать в прошлый раз?
— Да нет, в общем-то, — пожала плечами Яна, присаживаясь на подоконник. — И говорить-то особо нечего. Я просто извиниться хочу.
— Извиниться? — подозрительно взглянул на нее парень. — За что?
— Глупо себя повела, — пояснила девушка. — Зря при всех возражала. Скандал вышел, чуть ли не драка. Подумала бы головой — потом бы отвела тебя в сторонку и высказалась с глазу на глаз. Но уж очень неожиданно как-то все вышло, не сообразила. Прощаешь?
Тори дернул плечом и отвернулся. Да пошла она со своими извинениями!
— Не прощаешь… — вздохнула Яна. — Жаль. Все равно извини. У тебя на вечер какие планы?
Тори покосился на нее.
— И их порушить хочешь? — осведомился он саркастически. — Перебьешься.
— Если нет планов, — Яна не обратила на сарказм никакого внимания, — в семь подходи к оперному театру, к служебному входу. Он сзади здания — один, не заблудишься. У нас сегодня семейный ужин, так что приглашаю. И папа хотел с тобой пообщаться.
— Вот только папаши твоего мне не хватало! — фыркнул парень. — Небось, нажаловалась ему, да? И он нудеть станет, как нужно любить нормалов, как прогибаться под них! Тоже мне, удовольствие.
— Нудеть он не станет, — Яна поднялась. — Он никому в душу не лезет против желания. В семь часов, Тор. Служебный вход оперного. Я буду ждать.
Она встала и зашагала по пустынному коридору, почти неслышная в своих мягких туфлях. Тор даже не посмотрел ей вслед. Что она о себе воображает? Разумеется, он никуда не пойдет!
В семь вечера непроглядная предзимняя тьма уже окутала город. Пятачок асфальта возле служебного входа слабо освещался лампочкой, болтающейся под козырьком над крыльцом. С другой стороны большого старого здания оперного театра шумел и бурлил проспект, залитый огнями фонарей и мерцающих реклам, но здесь царила тусклая тишина. Тори оглянулся по сторонам и мысленно обругал себя идиотом. Чего он сюда приперся? Наверняка ведь наврала и посмеялась!
В тот момент, когда он уже почти решил повернуться и уйти, двери служебного входа распахнулись, и из них высыпалась весело щебечущая стайка девушек лет пятнадцати-шестнадцати. Они смеялись и толкались, бросая на Тори заинтересованные взгляды, и парень невольно приосанился. Интересно, а они кто такие?
— Привет! — сказала Яна, подходя к нему. — Ты молодец, что пришел. Я боялась, что не захочешь. Извини, что поздно — руководитель хора задержал.
— Эй, Яни! — задорно окликнула ее высокая девица с голубыми волосами, с небольшой компанией подружек остановившаяся неподалеку. — Познакомь с кавалером! Такой красавчик, что аж завидки берут! Зачем тебе такой?
— Пригодится на всякий случай, — подмигнула Яна. — Даже не надейся, не подарю. У тебя своих вагон. Пошли! — она подхватила Тори под руку и увлекла за собой. — Девчонки из нашего хора. У нас сегодня спевка, — пояснила она.
— Ты что, в опере поешь? — против воли заинтересовавшись, осведомился парень. — Учишься в университете — и поешь?
— Да какое пение! Так, форму поддерживаю. Я в музыкальную школу ходила, меня учителя в профессиональные певицы прочили. А я все ожидания обманула, на социологию пошла. Пару раз в период в спектакле в хоре спеть, да и ладно.
— Ну ты даешь! — хмыкнул Тори.
— Ну, надо же какое-то хобби иметь, — пожала плечами Яна. — Только Кара у нас упертая, ни о чем, кроме учебы, не думает, а я человек простой, мир спасать не намерена. Так, нам сейчас на моно три остановки, потом… Ты как к лестницам относишься?
— К каким лестницам? — опешил парень.
— К длинным и крутым, — терпеливо пояснила девушка, споро шагая по тротуару, так что Тори едва поспевал за ней. — Есть два варианта. Первый — сначала до бульвара Свободы на моно, потом на трамвае еще три остановки, потом пешком с полверсты — в гору, но не очень круто. Второй — лишняя остановка на моно, потом вверх по склону по старой каменной лестнице, а потом еще немного тропинками. Там довольно круто, зато минут пятнадцать сэкономить можно. Ты как?
— Как хочешь, — пытаясь казаться равнодушным, ответил парень. — Мне все равно.
— Тогда лестница, — решила Яна. — Заодно разомнемся немного.
В полупустом вагоне монорельса поначалу они почти не разговаривали, обменявшись лишь несколькими ничего не значащими репликами. Но пару остановок спустя Тори спросил:
— Кара — она кто? Твоя сестра?
— Ага. Сводная. Она меня на три года старше.
— Сводная по отцу или по матери?
— Ни то, ни то, — Яна глянула на него своими черными глазищами. — Мы обе сироты. Папа удочерил нас в сорок третьем. И еще усыновил Палека. Карина на стажировке в другом городе, но с Ликой ты сегодня познакомишься. Ты на него внимания не обращай, он ехидина, каких мало, но в душе добрый.
— В сорок третьем… — пробормотал Тори. — После того, как Институт разгромили? Меня родители тогда тоже из специнтерната забрали, где меня держали. А что, Карина с Палеком тоже наши? Ну, девианты?
— Кара — да, Палек — нет, слава всем богам. Стихийное бедствие получилось бы, а не мальчишка! На него и так-то управы не найти, только папа с ним и умеет справляться.
— И какая у Карины категория? — не отставал Тори. — Она тебя сильнее или слабее?
— У нас одна категория, — уклончиво ответила девушка. — А кто сильнее, мы не выясняли. Зачем?
