подразделения механизированной бригады, а вскоре его полк и стрелковый полк оказались в полной изоляции. Но пехотинцы все еще сражались на южной окраине Верхне-Кумского, а роты танкового полка преграждали вражеским танкам, наступавшим со стороны колхоза имени 8 Марта, путь к Верхне-Кумскому и дальше, на север.
Некоторые подразделения моторизованной бригады, застигнутые врасплох, отступили в беспорядке, но у Асланова и в стрелковом полку паники не возникло.
Асланов немедленно связался с командиром стрелкового полка, а затем и встретился с ним, и они выработали совместный план действий. Сначала решено было разведать все направления, уточнить расположение вражеских частей, их численность, поискать слабые места в кольце окружения и потом идти на прорыв.
Разведчики тотчас ушли в свой трудный поиск. И поскольку речь шла о жизни и смерти каждого и всех вместе, о чести полков и, главное, о том, пройдет враг дальше или не пройдет, они особенно тщательно делали свое дело.
Ази Асланов вызвал командиров рот Данилова, Тимохина, Гасанзаде и Макарочкина, ввел их в суть дела, обрисовал обстановку и в общих чертах изложил план выхода из окружения.
— Надо найти слабое место в этом кольце, иначе мы ничего не добьемся, сказал он.
Перчаткой смахнул снег с гусеницы танка «Волжанин», развернул планшет с картой, расстелил ее на гусенице. Смирнов прижал карту, и командиры склонились над ней.
— Кого из своих ты рекомендуешь послать в разведку, Гасанзаде? — спросил Асланов.
— Я думаю, Тарникова можно послать.
— Тарников? Да, это человек дельный. Вызовите его.
Командиры рот нанесли на свои карты необходимые данные.
Явился Тарников.
Командир полка поздоровался с ним за руку и подозвал к карте.
— Тарников, как ты насчет того, чтобы пойти в разведку?
— Если прикажете, пойду!
— Тогда смотри и слушай меня внимательно.
И Асланов показал на карте направление, которое Тарников должен разведать.
— Задача ясна? Еще раз повторяю: в основном ты должен обратить внимание вот на этот участок, — Асланов кончиком карандаша указал отметку, сделанную в верхнем углу карты. — Тут желательно выяснить, есть ли артиллерия, танки… Нет ли какой пустоты… Все высмотреть, разузнать, себя не показать и вернуться обратно, ясно?
— Ясно, товарищ подполковник. Разрешите выполнять?
— Выполняйте, сержант.
Машина Тарникова тронулась в путь. Он вел ее, выбирая пониженные места, на тихом ходу. Вел в надежде, что немцы ушли на север, оголив тылы, и удастся нащупать стык между их частями.
Танкисты следили за ним, пока танк не поглотила темнота.
С разведкой связывали много надежд, и потому провожали Тарникова с тревогой в сердце и с еще большей тревогой ожидали его возвращения. Найдет ли он лазейку в немецком кольце? Что будет, если не найдет?
— Что будет? — переспросил товарища Шариф. — Одно из двух: или мы должны поднять руки, или вступить в бой с этими прохвостами. Но поднять руки перед каким-нибудь сукиным сыном я не желаю. На все согласен, только бы в плен фашистам не попасть.
— Лишь бы Тарников вернулся из разведки с доброй вестью, а там уж Асланов придумает что- нибудь. Вырвемся!
— Дай бог, чтобы сержант вернулся, — сказал Шариф.
— Вернется! Это же Тарников! С самого начала войны он на передовой, изучил противника, знает, как свои пять пальцев. Нешуточное дело: он из «неразлучной троицы»…
— Жаль Кузьму. Он в этой троице был главным.
— После гибели Волкова Тарников и Киселев как будто осиротели…
Тарников в своей машине словно слышал этот разговор товарищей. Он думал о Кузьме и, высунувшись из люка, смотрел вперед, чтобы не пропустить место, где остался лежать его друг. Ветер хлестал сержанта по лицу мелким колючим снегом. Но вот машина поравнялась с могилой Кузьмы Волкова. Ее уже занесло снегом, только маленькой красной точкой светилась звездочка в изголовье.
Остановиться Тарников не мог, не было времени. Но, проезжая мимо могилы, танкисты сняли шлемы, а Тарников дал себе слово, если жив останется, при первой возможности прийти на могилу и перед именем Волкова дописать: «гвардии старшина».
Те подразделения и части механизированных бригад, которые выскользнули из-под удара немецких танков, отошли на новые рубежи и снова заняли оборону. Вместе с ними окопались артиллеристы и минометчики, и их усилиями враг снова был остановлен. Его попытки прорваться на флангах опять окончились безрезультатно, — и части корпуса, и соседи дрались отчаянно, насмерть, и без боя не отходили ни на шаг. Кроме того, в тылу у немцев, как кость в горле, оказались танковый и стрелковый полки русских; они мешали немцам развить успех.
Черепанов понимал, что участь этих полков должна решиться в ближайшие часы: или они погибнут, смятые немцами, или найдут способ к спасению. Но помочь им в этом, опять-таки, в сложившейся ситуации, было невозможно.
Командир стрелкового полка и Асланов тоже понимали это и не рассчитывали на помощь.
По возвращении Тарникова задача на прорыв была подробно обсуждена на совещании командования полка. Окончательно определилось место прорыва. И когда все было решено, Асланов повторил:
— Значит, я на своем KB иду во главе основной группы. Пронин наносит отвлекающий удар. В случае успеха, там и прорывайся, Николай Никанорович. Если не прорвешься, поворачивай за мной. Тебя, комиссар, прошу: веди за собой всех. Чтобы никто не остался! Там автоматчики, саперы, связисты, комендантский взвод. В атаке участвуют все. Выходят все! С последней машиной пусть уйдет из кольца и последний боец. А если какую-то часть машин потеряем, экипажи спасать и выводить за собой, ясно?
— Ясно, — сказали Филатов и Пронин.
— А еще я прошу тебя, комиссар, об одном: поговори с людьми. Желательно со всеми. Обязательно побывай у тех, где я не был. Скажи: прорываться будем вместе со стрелковым полком. Разъясни задачу. Втолкуй, какой удар по настроению наших нанесет наша гибель, и какой удар получат немцы, если мы прорвемся. Настало время вариться в котлах им, а не нам! Пусть это прочувствует каждый!
И Филатов ходил из взвода во взвод, из роты в роту, разъяснял, внушал до того момента, когда танковые роты стали стягиваться в кулак.
Через полчаса, когда небо чуть-чуть стало сереть, полк пошел на прорыв.
На участке Пронина бой завязался с первых минут; немцы быстро определили, что удар по ним наносится сзади, — значит, русские пытаются вырваться из мешка! — и обрушили на Пронина огонь минометов и противотанковых пушек. Пронин отвечал, и под грохот этого боя Асланов бросился на прорыв. Он шел в головной машине; она и приняла на себя первый удар. Но сейчас все спасение было в решительности и быстроте; не считаясь ни с чем, надо рваться вперед; этим, кстати, только этим можно помочь и Пронину, которому тоже обратной дороги нет…
Танки Асланова навалились на немцев, круша все на своем пути; следом за ними бежали стрелки, ведя огонь с ходу, отстреливаясь; ночь озарилась трассирующими очередями, вспышками выстрелов и разрывов. Противник, придя в себя, навалился на отходящие советские части. Они отходили сквозь брешь, прорубленную командирской машиной, стараясь не задерживаться, ибо главная задача была вырваться. На пути выходивших из окружения вырастало препятствие за препятствием, и по всей линии окружения полыхали разрывы мин и снарядов.
Асланов требовал одного: не задерживаться, вперед, вперед!
И все-таки он оторвался от остальных: то ли они отстали, то ли обогнали его.
Вдруг по танку грохнуло чем-то страшно тяжелым; в звенящей тишине слышно было только, как кровь стучит в висках.
