Кати, корысти ради изволившей восстановить историческую справедливость: запатентовать киноаппарат механика Тимченко, изобретенный раньше творения братьев Люмьер и обратить Киев в столицу мирового кинематографа. Точнее доказать, его родина тут, на Украине.
Причем, надо признать, в отличие от Кати, Даша Чуб была совершенно бескорыстна!
И все же сейчас, посмотрев в лицо своего земляка и лучшего друга, она устыдилась, еще сама не зная чего.
— Ветер, как ты не видишь… не понимаешь, — ее друг стал мрачен лицом, — война уже проиграна. Мы больше не в силах ничего изменить, — он говорил, как о своем личном поражении, которое не может простить себе.
— Ты сделал достаточно, чтоб ее выиграть.
— Я сделал «Илью». Но его так по-настоящему и не бросили в бой…
— Не уезжай, — вдруг жалобно попросила она. — Мне так тебя не хватает… Ладно, забудь. Я знаю, ты упрямый. Ты вернешься в эскадру. Обещай мне одно… Нет, не обещай, поклянись. Когда у вас там все окончательно развалится, ты вернешься ко мне. Ты не уедешь за рубеж, — завершила она на звонкой от страха ноте.
— Неужели ты думала, что я способен вот так вдруг уехать за границу? Без тебя? — удивился он.
— Но я никуда не поеду.
— Значит, и я не поеду, — спокойно сказал он.
Друг подошел к ней, положил левую успокоительную руку ей на плечо, осторожно убрал правой белую прядь с ее упрямого лба.
— Все, что мне дорого, находится здесь, — сказал он незыблемо.
И нечто, разбуженное его правой рукой, внезапно заставило Чуб задуматься. Он говорит о Родине… Или о любви?
А еще Даша подумала, что в мае ему 28. Теперь он старше ее.
Но эту мимолетную мысль спугнули, как многие мысли, способные перевернуть нашу жизнь. Чуб отвернулась от его взгляда резким, очень женским движением…
И ойкнула:
— Уй! Здрасьте, приехали! А ты кто такой?
Саня застыл, не зная какой из частей тела отдать предпочтение.
Ноги, готовые стремительно унести сыщика прочь, находились за дверью, а вовлеченные в тайну Изиды плечи и голова уж давно пребывали в ангаре.
Изида Киевская решила вопрос за него:
— Ну-ка иди сюда…
Ругать его пилотесса, похоже, не собиралась — напротив, она улыбалась. И гимназист осторожно приблизился.
— Я тебя не первый раз вроде вижу, — подмигнула авиаторша. — Торчишь на трибунах. Ты мой поклонник что ли? Или влюблен в меня?
— Я не поклонник. И люблю я не вас! — обиделся Саня.
В кого он влюблен, в красавицу Катю или в нежнолицую Ольгу, Саня сам пока не решил окончательно. А кроме того, делать подобные предположения на его счет в присутствии жениха — самого господина Сикорского — было оскорбительно.
— Просто я видел… — исключительно из желания восстановить свое доброе имя в глазах прославленного изобретателя Саня и выпалил правду. — Как вы к нам приезжали. То есть не к нам. В дом напротив, на Малоподвальной, 13.
— Я приезжала туда? — Изида Киевская изумилась весьма натурально. — Когда же?
— Зимой еще… в декабре, — занервничал от искренности ее непонимания Саня. — И не одна. С Екатериной Михайловной.
— С Катей? — А вот наличие прекрасной компаньонки летчицу явно не удивило: она сразу поняла, о ком речь. Героиню поразило другое: — Зимой? Вот этой самой зимой, которая на днях была?
— Ну да… — хмуро сказал Саня. И помедлив, решился. — А после к вам еще императрица подъехала. Вдовствующая. Мария Федоровна.
— Императрица? К нам? На Малоподвальную? Правда?!
Изида страшно обрадовалась. Но как-то очень уж странно, точно сама не знала, что делала минувшей зимой, а Саня преподнес ей расчудесную новость.
— Дай парень я тебя расцелую! Это же Вертум! Вертум!
— Что-что? Что ты затеяла? — взволнованно спросил ее друг.
В то время как Саня спросить ничего не мог — его целовали.
Примечания
1
Начало истории — читайте в романе «Киевские Ведьмы. Выстрел в опере».
2
Белый флаг — знак пожара.
