Глава двадцать вторая,
в которой мы узнаем главный человеческий порок
— Известно ли вам, Екатерина Михайловна, почему сейчас Киев пуст, и его некому защищать? — спросила Акнир.
— Потому что Киевица бросила Город.
— Но почему она это сделала?
— Паскудой была, — утвердительно предположила Чуб, устраиваясь на аскетичном клеенчатом диване.
— Да. Но не большей, чем ваша Маша, — сказала ведьма. — Помните ли вы о такой вещи, как Лира?
Катя кивнула. Отвечать ей не пришлось — Даша снова сделала это за нее.
— Конечно, помнит, — уверила та, явна желавшая по-быстрому напомнить ей обо всем. — Из-за амазонской лиры все бабы и посходили с ума. Лира — паскудная вещь. Что-то вроде обстоятельств — вообще неизвестно, что она из тебя вытащит. То ли труса, то ли героя, то ли гения, то ли садиста. Вот, может, ты, Кать, возьмешь ее в руки и тоже мужиков резать пойдешь…
— Но люди, слепые, редко брали Лиру в руки, — сказала Акнир. — Столетия она принадлежала ведающим. Пока в 1894 году моя двоюродная прабабка Киевица Персефона не передала семиструнную Лиру вам… Сейчас Персефону вспоминают как ту, что бросила Город. Но в свое время, как и Маше, ей сулили величие. Увы, обстоятельства обратили ее величие в прах. Именно Персефона вывела Формулу Бога, с помощью которой можно высчитать будущее, и высчитала — для того, чтобы пророчество Марины сбылось и в Город третий раз пришли Трое, нужно отдать талисман слепым. Лира изменила всех слепых женщин. Изменила государственный строй. Изменила мир. И вы, Трое, рожденные в конце ХХ века, родились свободными… и смогли стать Киевицами.
— А революция, Катя, это просто побочный эффект, — вздохнула Чуб.
— Революция — плата за вас и Новый матриархат. Вы знаете сами, если отменить революцию, Трех не будет — вы не родитесь.
— А Лиру, оставленную Персефоной в Царском саду, нашла Анна Ахматова, — решила пришпорить повествование Катя.
— И круто прославилась, — добавила Даша. — То есть теперь уже я вместо нее. Мои стихи разбудили женщин. И если б только стихи. Ахматова хоть голой не танцевала. Хоть за аборты не ратовала. Но Лира все равно осталась у Ахматовой, — впервые задумалась Чуб. — Интересно, что с ней было дальше?
— Могу удовлетворить твое любопытство, — прохладно сказала Катя, — благодаря тебе она оказалась в сумасшедшем доме. Вот только, — Дображанская перевела пристальный взгляд на Акнир, — Лиры у Ахматовой нет. Хоть судя по обширным дежавю, она несомненно была у нее в прошлой редакции.
— А позднее, в 30-х годах, — Акнир приняла Катин вызов на дуэль, ответив на ее пронзительный взгляд взором еще более остросверлящим, — Ахматова познакомилась с писателем Михаилом Булгаковым и передала Лиру ему. Тоже в прошлой редакций.
— Так он — писатель? — напряглась Катерина. — Он что-то написал? Про Понтия Пилата? Про злых и добрых людей… Я читала его?
— Когда-то мы все читали его. Все знали его имя.
— А почему мы перестали его знать? — поинтересовалась Чуб.
— Потому что он был любимым писателем вашей Маши, — объявила Акнир. Она встала с кресла и вышла на середину студийного кабинета. — Самым любимым… — повторила она. — Благодаря ему она стала первой из вас — благодаря бесконечной вере в описанный им ирреальный мир… Но поверив, что вам удалось отменить революцию, Маша поняла, что ее любимец ничего не напишет. Она сама изменила его судьбу. Изменила его обстоятельства… И тогда она отдала ему Лиру.
— Чтоб Лира помогла вскрыть его настоящую суть? Вместо обстоятельств, — поняла Даша. — Но где она взяла ее?
— Там, где ее закопала в юности Анна Ахматова — на Владимирской горке, — сказала Катя. — Маша выкопала ее еще в 1906 году, И тем самым по новой изменила будущее — свое, Ахматовой, Булгакова и наше с тобой. Ахматова не стала поэтессой. А он, видимо, так и не начал писать. Мы выросли, не зная писателя Михаила Булгакова.
— Но позвольте мне вернуться к моей внучатой прабабке, — Акнир приблизилась к Дображанской, присела на письменный стол, за коим восседала та. — Отпустив Лиру в мир, Персефона тоже вызвала ряд изменений. Цепь причинно-следственных связей, которые привели к революции.
— И из-за этого Катин Митя убил Столыпина. Только он его уже не убил. При чем тут теперь Лира? — озадачилась Чуб.
— Его убил другой обладатель Лиры, — объяснила ей Катя. — Не знаю почему, получив талисман, этот Булгаков бросил невесту, та решила покончить с собой. Этот инцидент спровоцировал смерть премьера. Переселившись сюда, мы изменили часть истории. Но это не изменило главного. Булгаков все равно получил Лиру — пусть раньше. Они с Ахматовой все равно познакомились. Украденные стихи все равно прозвучали. Столыпин умер. Революция произошла. Мы перелопатили все. Но изменили только нюансы. Будто человек и впрямь неспособен изменить замысел Божий.
— Я вижу, вы провели недурственное расследование, — посмурнела Акнир. — И слишком прониклись теорией Маши. Я не знаю, что замыслил ваш Бог. Я знаю лишь, что, желая осуществить пророчество о Трех, Персефона спровоцировала кровь Октябрьской и принесла в жертву 50 миллионов людей — только такой ценой вы могли появиться на свет. Она верила в предсказанье, верила — вы примирите Небо с Землей, зло исчезнет и мир станет совершенно прекрасен. Однако, осознав, какую кровавую цену она заплатила за вас и за ваше добро, она сломалась. И ушла. В монастырь.
— Зачем ты рассказала нам это? — спросила Катя.
— Чтоб вам было проще понять, почему 17 лет назад ваша Маша ушла в монастырь. Она не верит в перемирие Неба с Землей. Она поверила в вашего Бога. Уверовала, что, допустив революцию, он сделал добро. Хотя она и не знает, в чем тут добро — она ВЕРИТ. И наотрез отказывается отменять божий замысел. Но когда после октября 17-го года Киев превратится в горящую скотобойню, цена, которую она заплатила за свою веру, перестанет быть абстракцией, каждая смерть, которую она отказалась предотвратить, — станет ее виной. И она сломается. Люди неспособны принимать такие решения. Во всяком случае, с открытыми глазами. Маша уповает на свою слепую веру. Но, увы… Она — не слепа.
— Как она погибнет? — спросила Катя.
— Вы еще не поняли? Она покончит с собой. Вот почему единственный способ спасти ее — отменить революцию. Другого способа нет.
— Доказательства? — потребовала Катя.
— Держите, — Акнир протянула ей ключ. — Мой вам подарок. Ключ от всех времен. Лукьяновское кладбище. Любой день после июля 1919-го.
— И последний вопрос, — сказала Катя. — Что сталось с этим Булгаковым?
— Лира помогла осуществить его самую заветную мечту… Но ею оказалась не литература.
— Кем же он стал?
— Он станет врачом.
— Держу пари, он станет врачом!
Киевский Демон стоял за воротами собора святого Владимира. Он знал, Маша не сможет не прийти сюда. Сложив руки на груди, прислонившись к столбу, он ждал ее за оградой.
Семнадцать лет назад Стоящий по Левую руку дал младшей из Трех Киевиц подсказку, которую она так и не смогла разгадать.
Нынче его загадка показалась ей даже слишком простой.
Когда пароход по имени «Киев» начнет бросать по волнам. Когда — как значится в «Белой гвардии» Михаила Булгакова — в здании женственного модернового цирка выберут «гетьмана» всея
