подальше. Не то полагала, что я сам во всем разберусь, когда время придет, не то времени не хватило — бабушка ушла тихо, во сне, так что даже если она и хотела что-то рассказать, то мне об этом ничего не известно. В любом случае, я Барбаре тоже ничего не сказал о папином наследстве, которое, по счастью, Юся все время держал во рту.
Барбара ушла еще до полуночи. Сказала, что у нее поезд, а потом самолет, а потом еще едва ли не оленья упряжка. Барсук остался лежать на журнальном столике.
Я посмотрел за свою небольшую жизнь кучу фантастических фильмов и знаю только одно, что их объединяет. Это брехня. Нет чужих и дьявола, нет драконов и колдунов, нет матрицы и динозавров в озере Лох-Несс. Мне это дедушка говорил, так что Барбаре, хоть она и была бабушкиной сестрой, я почти не верил. Мало ли чего она насочиняла?
Оставила денег — и на том спасибо. Приключение, правда, было знатное: выкопай бабушку из могилы, закопай могилу без бабушки... Во сне приснится — ломом не отмашешься.
Сон мне снился и впрямь не очень хороший. Мы с Юсей плывем по морю в гробу, обитом красным бархатом, нас мотыляет из стороны в сторону, морские твари вращают фиолетовыми глазами, крики, вой сирен, детский визг.
Потом я резко открыл глаза и понял, что мотыляет не только меня, но и всю нашу хрущевку. В кисельных сумерках белой ночи весело отплясывал весь город. Мы с Юсей стояли на балконе, и в руках у моего братца были мышонок и барсук. Волосы Юси торчали дыбом и искрили, на лице застыла самодовольная мина. Получается, что этот гаденыш, пока я дрых, встал, снял со стены мышонка, взял со столика барсука и устроил тест-драйв. Как он до такого вообще додумался? Он что, понял все, что Барбара рассказывала, и поверил в это?
Я дал Юсе затрещину, забрал мышонка, и тут меня накрыло. Я почувствовал себя не просто хорошо, а великолепно. Как будто на мне не висит брат, будто я сам по себе, отдельный и великолепный, и весь мир лежит у моих ног, и все эти подземные толчки и светящиеся силовые линии над землей — свидетельство моего величия. И людская паника — тоже свидетельство, потому что все они боятся меня.
Я посмотрел на город. Последний день Помпеи, да и только. То есть Понпеев. Людишки внизу беспорядочно носились по улицам, чего-то искали, куда-то стремились, но я знал, что достаточно одного моего желания, мановения руки — и земля под ними разверзнется и погребет под собой вместе с Понпеями и всеми его домами. Эх, если бы такая силища имелась у меня позавчера, разве я стал бы цацкаться с бабой из собеса?! Сровнял бы с землей всю их шарашкину контору!
Сладостное чувство абсолютной силы и власти, эйфория всемогущества... Я не знаю, какими словами еще передать весь восторг и всю ярость, что охватили меня. Я могу казнить и миловать, диктовать волю свою всему миру — и горе тому, кто посмеет выступить против. Земля, вода и небо обрушатся на него.
Особенно на того, что слева и чья воля равна моей!
Стоп, машина!
Я посмотрел на Юсю. Брат мой кровожадно лыбился и ухал. Мне вдруг стало совершенно ясно, что мысли о силе и величии на самом деле моими не являются. Это непостижимым образом я понимал все то, о чем думает Юся. Было от чего ужаснуться: ведь, по сути, мой брат-недоумок ни в чем не виноват, он просто захотел поиграть блестящими штуками. А вот мне за все это придется отвечать: разрушенные здания, человеческие жертвы — все это повиснет на мне.
Потому что Юся идиот, а мне не повезло.
Я дал засранцу увесистого леща и выдернул из его руки цепочку с талисманом. Землетрясение тут же прекратилось. Так, можно перевести дыхание.
Но не тут-то было. Юся ухватился за цепочку и потянул обратно. А силы у него... Чуть руку не выдернул, собака сутулая.
— Отдай немедленно. — Я пыхтел, как паровоз, пытаясь отвоевать артефакт.
Но брат мой не сдавался, продолжал тянуть.
— Ма-а-аё!
Я чуть не выпустил артефакт из рук. Это было первое слово, которое Юся сказал с тех пор, как его выдрессировали называть свое имя. И это не просто слово, а местоимение, что означает только одно — Юся осознает себя как личность.
— Чего ты сказал? — переспросил я.
Но Юся мне не ответил. Он зарычал и вырвал-таки артефакт, воспользовавшись моим секундным замешательством.
— Да что ты делае...
Очередной подземный толчок случился так быстро, что я даже язык прикусил. Это меня уже всерьез взбесило. Терпеть не могу, когда меня на полуслове обрывают. Я изловчился и пропустил руку в цепочку. Теперь надо собрать волю в кулак и выдернуть мышонка из потной ладони коварного брата. И чем старательнее я выкручивал его руку, тем мощнее были подземные толчки.
— Прекрати сейчас же! — орал я, не заботясь уже о том, что меня услышат. — Дай сюда!
Я решил, что если сейчас не заберу у него предметы — загрызу к едрене фене, и пускай сам сдохну, но засранцу это с рук не сойдет.
Вокруг царило что-то невообразимое. Не то включились аварийные сирены на дедушкином заводе, не то слоны затрубили. Я чуть не облез от этого рева.
Потом я почувствовал сильнейшую вибрацию. Это я потом уже узнал, что выросла огромная гора, а в тот момент мне казалось, что это Юся растет и пухнет и старается меня задавить. А потом я увидел то, о чем говорила Барбара. Земля была разлинована, будто тангирной сеткой, светящимися красными линиями. И Юся эти линии дергал как хотел. В одном месте сетка вздыбилась так сильно, что линии истончились и стали лопаться. Потеряв натяжку в сети, линии повисали и переставали светиться. Места обрыва, словно живые змеи, потянулись навстречу друг другу, окольцевали провал и мгновенно срастались. Все это сопровождалось грохотом и ревом. Наконец, бахнув громче всех, лопнула последняя, самая толстая линия, да так ярко, что я на мгновение перестал видеть.
— Эй, вы, там, внизу! — послышалось с верхнего балкона. — Прекратите немедленно! Я папе скажу!
Мы с Юсей замерли, пытаясь унять яростное дыхание. Какой черт вынес эту дуру на балкон, когда на улице так трясет? Опомнившись, я жестко ткнул кулаком в нос брату и наконец отобрал оба артефакта. Юся скривился и захныкал. Я шикнул и заткнул ему рот.
— Я вас все равно слышу! — крикнула соседская девчонка, которая за каким-то лядом выскочила на балкон во время стихийного бедствия, когда все умные люди выбежали на улицу.
И они могли ее сейчас услышать.
— Заткнись, дура! — вполголоса предупредил я.
— Сам дурак! Смотри, что ты натворил!
Но пререкаться вовсе не входило в мои планы.
Ухватив Юсю за нос, я зашел обратно в квартиру и закрыл балкон. Пусть голосит, пусть даже кучу народу соберет, все равно никто не поверит, что землетрясение можно вызвать при помощи двух малюсеньких ювелирных украшений.
Дома Юся решил повторить акт агрессии. Он ревел. Он дрался. Он требовал вернуть игрушки, но вместо этого получил таких люлей, каких не получал суммарно за всю жизнь.
Жестоко подавив восстание, я огляделся. Бардак дома был неимоверный. Но сейчас прибираться мне не хотелось. Я, завернув каждый отдельно, сложил предметы в железную коробку из-под кофе, в которой хранились квитанции за коммуналку, и пошел досыпать.
Утром, проснувшись на час позже обычного, я хотел заняться уборкой, но понял, что мне это не по силам. Все было вроде не так страшно, но развесить упавшие полки, составить обратно книги, прибрать на кухне разбившуюся посуду... У меня заранее опустились руки.
К тому же кто-то постучал в дверь. Это пришел Мезальянц.
— Я слышал, у вас тут ночью катавасия приключилась? — спросил он.
— Да, катаклизм, — зевнул я.
