пришла бы на помощь хоть бы и в три часа ночи!
— Вот Броня пусть и ходит по ночам, — обиделась Фаня, — а я по ночам сплю.
— Неужели ты никогда не любила? — горько улыбнулась Варя.
Фаня смутилась и не нашлась, что ответить.
На кухню вошла старушка с младенцем на руках. Это была одна из тех старух, что обсуждали вчера некоего Юрия.
— Познакомься, это моя бабушка! — пояснила Варя.
Старушка благосклонно улыбнулась и принялась рассказывать Фане всю свою жизнь. В течение следующих тридцати минут Фаня узнала много различной информации — о самой старушке, ее сестре, с которой они проживают в одной комнате, а также их непутевой внучке Варваре, в частности о том, как плохо обошелся с ней Юрик, который «только представляется художником, а на самом деле — законченный подлец, а Варька — вот дурища! — родила от него ребенка, а теперь все трое сидят у нас с сестрой на шее, хотя пенсия не резиновая!».
Фаня несколько раз пыталась вырваться из цепких рук старушки, но не тут-то было — бабушка не давала ей уйти, вставляя в развернутое жизнеописание новые подробности.
Дело осложнилось с приходом второй Вариной бабушки, которая с удовольствием поддержала «беседу» и взялась дополнить сестру на случай, если та что-то забыла рассказать.
Во время нескончаемого повествования Фаня обратила внимание на младенца — симпатичный лысый мальчуган месяцев семи. Ее поразил его взгляд — какой-то грустный, умудренный и ни разу не «молочный». Как будто дите уже все про эту жизнь понимало — и про то, что бабки больные на всю голову, и про то, что мать со странностями, а отец безответственный.
Чтобы развеселить младенца, Фаня подмигнула ему и сделала «агу». Дите в ответ взглянуло строго — дескать, не люблю фамильярностей и дурацких агу. Фане даже стыдно стало, и она мысленно перед печальной деткой извинилась.
Наконец старушки отпустили совершенно обессилевшую Фаню.
Она вернулась в комнату Брони, так и не выпив кофе.
Фаня настолько устала, что даже не смогла бы сейчас собраться и переехать в отель. Подумала — может, отложить это до завтра?
К тому же, оглядев комнату Брони при дневном свете, Фаня нашла ее совсем не мрачной — конечно, все очень скромно, но чисто, уютно. На полках в шкафу много книг, всюду красивые свечи, комнатные растения: герань, фиалки, большие жирные фикусы! Было видно, что Броня старалась украсить комнату, сделать пространство обжитым и уютным.
«Во всяком случае, день здесь прожить точно можно», — решила Фаня и завалилась с книгой на диван.
После обеда она гуляла по городу (вернее сказать, ковыляла на полусогнутых, потому что после утренней пробежки у нее нещадно болели мышцы), а вернувшись домой, позвонила маме с Васей в Вологду. Поговорили довольно мило, Фаня сообщила, что находится в Питере, правда, про истинную цель, вернее, бесцельность своего пребывания в Петербурге сказать не решилась, соврала, что приехала в командировку. Мама посетовала, что все нормальные люди уже готовятся к Новому году и только ее непутевая дочь мотается по командировкам за несколько дней до праздника. На вопрос о Пете Фаня уклончиво ответила, что у него все отлично.
После разговора с мамой она задумалась о Пете. Рука потянулась к телефону, но Фаня остановила себя — нет, звонить не буду…
И тут запиликал ее телефон. Взглянув на высветившийся номер, она опешила — неужели Петя уловил ее сигнал из космоса или просто почувствовал, что она думает о нем?
— Привет! Я только что думала о тебе.
— А я о тебе все время думаю, — признался Петя. — Кстати, знаешь, я понял, что, видимо, был не прав. Не стоило ставить тебе ультиматум. У тебя кризис, сложный период, я все могу понять. Захотелось перемен, и ты готова на любые дурацкие поступки, только бы что-то изменить, да?
— Примерно так…
— Я сначала не понял, взыграли эгоизм, уязвленное самолюбие… А потом это все отступило, и захотелось тебя увидеть. Очень сильно. Ладно, расскажи лучше, как ты там. Как Петербург?
— Странный город, — вздохнула Фаня. — После Москвы кажется, что он медленный. Пешеходы едва тащатся. Бледные, заморенные. Женщины смахивают на русалок. Сырость жуткая. И комары! Ты представляешь, — комары в декабре! С ума сойти, в здешнем парадном как будто на болоте. И зима здесь странная… В десять утра еще темно, а в четыре дня уже темно! Окно в кухне выходит во двор — жуткий каменный мешок-колодец! Я даже удивлена, как эта бедная библиотекарша до сих пор не сиганула в окно? Знаешь, я в первый вечер подошла к этому окну и застыла от ужаса — колодец двора засасывал. Так и кричал: «А ну давай прыгай сюда!» А потом мне кто-то из соседей сказал, что один жилец пару лет назад таки выкинулся. Угу. И в этом, в сущности, нет ничего удивительного. Да и квартирка у библиотекарши сама по себе весьма колоритная, — старая питерская коммуналка.
— Ну и что ты там забыла? — вздохнул Петя. — Что ты ищешь?
— Логос, — хихикнула Фаня.
— Очень смешно, — обиделся Петя. — Через четыре дня, между прочим, Новый год! Слушай, бросай все и приезжай! А? Постараемся вместе разобраться с твоими кризисами?
— Я приеду второго января… Или третьего… — виновато промямлила Фаня. — Не обижайся… Кстати, проведай мою библиотекаршу. Как она там? Хорошая девочка, только с тараканами в голове, и очень грустная.
— Хорошо… Ну, будем прощаться?
Петя как будто чего-то ждал от нее. «Этот груз вины меня когда-нибудь раздавит!» — усмехнулась Фаня и выдохнула в трубку, не оправдав Петиных ожиданий:
— До свидания!
«Лягу сегодня пораньше, очень хочется спать, прямо глаза закрываются!»
Она еще даже не успела лечь, как в дверь постучали.
«Неужели мне предстоит вторая сумасшедшая ночь?» — охнула Фаня.
Она открыла дверь — на пороге возникли Варины бабки. Старушки возбужденно кричали, что она должна помочь им — пойти сейчас с ними, чтобы выступить свидетелем. «Варин Юрка напился, качает права, ломится в дверь и грозится всех поубивать!»
Фане отчаянно не хотелось никуда идти, но бабульки проявили настойчивость и потащили ее за собой. У входной двери металась Варя с младенцем на руках. Из парадного доносились вопли.
— Он всегда приходит, как напьется, — сказала одна старушка. — И орет, позорит нас на все парадное!
— А давеча даже нассал под нашей дверью, — сообщила вторая старушка.
На дверь обрушился град ударов.
— Ну что ему надо? — завыла первая бабка.
— Гад ползучий! — подхватила вторая.
Варя зарыдала. Младенец поглядел на происходящее и тоже забасил отчаянным ревом.
— Хорош дверь ломать, — крикнула Фаня. — Сейчас милицию вызову!
Из парадного донесся гомерический смех. Милиции художник-авангардист, судя по всему, не боялся.
— Пустите, я ему открою, — обезумела Варя и, растолкав пытавшихся остановить ее бабушек, распахнула дверь.
Сильно разгневанный художник ворвался в переднюю с криком «убью!».
Фаня заслонила собой Варю с младенцем и миролюбиво спросила:
— Тебе что надо, родной?!
А «родной» не стал разбираться, что Фаня всего лишь посол доброй воли, и засветил ей в глаз! У посла только искры посыпались. И получила Стефания синяк под вторым глазом. Видимо, для симметрии, чтобы было гармонично. Тут в коридор выскочил бородатый мужик с логосом и вытолкал драчуна-
