уверенностью племянник, она вся сконцентрировалась на этих занавесках, дожидаясь, что кто-то ее найдет и тогда она выживет. Это была, конечно, всего лишь экстравагантная теория племянника (он славился подобными выспренними заявлениями). Врач во Фридберге считал, женщина находится в абсолютно деморализованном состоянии, и по его впечатлению, в ее теле нет даже малейших признаков воли к жизни. Но племянник соседки навязчиво распространял повсюду свою версию с занавесками, поскольку это была его собственная идея, и он был горд ею, так что потом еще принялись язвительно комментировать ее неотрывный взгляд, направленный на занавески, усматривая в этом крайне необычное и странное поведение старой женщины, ни сном ни духом не ведавшей об этих причудливых интерпретациях и никогда не дававшей повода ко всему тому, что про нее сейчас говорили. Можно было услышать даже такое, что старый Адомайт с самого начала, то есть с пятидесятых годов, когда выкинул сестру из дому, кое-что
Значительная часть из фигурировавших до сих пор персон явилась к нотариусу, числу собравшихся подивился даже сам Вайнётер. Все они объявились там по самым разным причинам. Присутствие госпожи Жанет Адомайт в качестве сестры покойного было более чем естественным. Вся ее свита прибыла, конечно, вместе с нею, то есть Моры и господин Хальберштадт. Катя тоже появилась, хотя ее интерес объяснялся отнюдь не предстоящим оглашением завещания, а исключительно самим этим сборищем и особенно поведением ее бабушки. Фрау Новак тоже присутствовала, хотя ее перед этим подвергли обработке, уговаривая не светиться в конторе нотариуса, Сначала от нее скрывали назначенный час сбора, но когда она его все-таки выведала, то с утра пораньше, в шесть часов спозаранку, в зале, где завтракали постояльцы, госпожа Адомайт устроила ей грандиозный скандал. Почувствовав себя оскорбленной, фрау Новак разъярилась по-настоящему, так что объединенное семейство Адомайт — Мор, включая Хальберштадта, в большом расстройстве выпило по чашке утреннего кофе и затем в полном молчании отправилось к нотариусу, причем фрау Новак с триумфом уселась рядом с водителем и не уставала нахваливать свежий и здоровый воздух раннего утра. А у госпожи Адомайт разыгралась, конечно, по причине раннего вставания жуткая мигрень. Шоссау и Шустер тоже пришли в нотариат. Фрау Штробель, естественно, не было, и все ждали ее появления довольно долго, поскольку она была приглашена персонально. Священник Беккер тоже присутствовал, по никому не известным причинам он исходил из того, что это отвечает воле покойного. Хотя его, как и многих других, никто сюда не звал. В процессе сбора участников предстоящего мероприятия появился странным образом даже бургомистр. Это было связано с тем, что госпожа Адомайт по частной договоренности провела накануне несколько часов в ратуше, и бургомистр, очевидно сильно потрясенный появлением столь светской и, судя по всему, могущественной в финансовом отношении дамы, тут же пригласил ее на ужин с членами магистрата. В момент оглашения документа, составленного Адомайтом, бургомистр в основном держался вблизи госпожи Адомайт, похоже было, что он без памяти втюрился в эту дамочку, но не хотел, чтобы это заметили другие (почти сорок лет он состоял в браке с дочкой кровельщика из Остхайма). Помимо названных персон здесь присутствовали также господин Рудольф, господин Мунк и супружеская чета Мулат, Шоссау объяснял себе появление Рудольфа и Мунка главным образом их любопытством. Рудольф проявил тогда высокомерное презрение к умершему и просто хотел посмотреть, как это все будет выглядеть, когда такой тунеядец, как Адомайт, не плативший даже взносов в пенсионную кассу, передает что-то по наследству. Вероятно, предполагал Рудольф, речь пойдет о его долгах. Господин Мунк был здесь просто потому, что жадно ловил любую информацию, чтобы потом где-нибудь в разговоре в кругу собутыльников ввернуть хлесткое словечко. (Ради этого он встал сегодня в пять утра, потому что у него бывали по утрам проблемы со стулом, ему требовалось время для разгона, как говорила его жена, и он проводил его в клозете за чтением «Вестника Веттерау».) Что касается четы Мулат, то у Шоссау вообще не было никаких объяснений, что побудило их прийти сюда в такую рань, особого интереса к Адомайту они вроде никогда не проявляли. Все эти люди выстроились переддомом нотариуса около семи часов утра. Вайнётер смотрел на них сверху из окна с некоторым испугом, не веря глазам. Он тотчас же отдал своей экономке, которую специально вызвал на это утро, распоряжение внести в столовую дополнительно стулья, а обеденный стол сдвинуть к стене — официальное помещение его нотариальной конторы было слишком мало для такой толпы. Экономка сварила кофе и подала также минеральную воду, когда все ожидающие набились в комнату. Некоторые из них даже не поздоровались с нотариусом, впечатление было такое, что они пришли сюда как в театр. На их лицах явно было написано предвкушение спектакля. Дамы и господа, громко обратился к ним от задней двери Вайнётер, уверяю вас, здесь достаточно места, хватит всем. Но так как каждый, что совершенно понятно, хотел непременно сидеть рядом с кем-то из интересующих его лиц, возникла толчея. Шустер, Шоссау и Катя Мор стояли обескураженные, прижавшись к стене, и наблюдали за происходящим. Они так и останутся там стоять в течение ближайшего получаса.
Мы здесь все в полном составе, спросил Вайнётер. Более чем, с восторгом откликнулся господин Мулат и от радости хлопнул себя по ляжкам. Мунк: нет! Гайбель отсутствует. Чей-то голос: а он собирался прийти? (Голоса с разных сторон:) а кто такой этот Гайбель? Его сосед. А он что-нибудь получит? Здесь никто ничего не получит! Где ничего нет, там и получать нечего! Как нажито, так и прожито! Из нета ничего не выкроишь! в ответ каждый раз раздавались восторженные аплодисменты. На лицах супружеской четы Мулат отражалось глубокое удовлетворение, они пришли сюда не зря. Они тоже хлопали в ладоши. Прошу вас не отвлекаться, господа, сказал Вайнётер. У меня в руках явочный лист, я зачитаю фамилии. По рядам пронесся недовольный шум. Что еще за лист, послышались голоса. Откуда он взялся? А что, тем, кого не будет в списке, придется уйти? Вайнётер: некоторых лиц я пригласил и хотел бы теперь проверить, кто из них явился. Дамы и господа, прошу на несколько минут тишины. Никто не должен будет покидать помещение, остаться может любой (аплодисменты), я просто хочу выяснить, здесь ли те, кто обязательно должен быть тут. (Голоса:) ну, читайте тогда свой список! Господин Вайнётер принялся читать. Госпожу Жанет Адомайт я вижу среди присутствующих, приветствую вас, очень рад вас видеть, мы еще вчера удостоились этой чести. Госпожа Адомайт слегка склонила голову и любезно посмотрела на нотариуса. Госпожа Мор, племянница завещателя, тоже здесь. Господин Адомайт… Господина Адомайта нет, как я вижу. Но он собирался прийти, я вчера с ним разговаривал. Мунк: он наверняка еще в пути. Рудольф: на 455-й дороге пробка. Ну хорошо, сказал Вайнётер, тогда вам, вероятно, придется подождать, поскольку речь идет о сыне, и он, предположительно, не последняя фигура в этом деле. Мунк: да он все равно ничего не получит. Именно он и не получит! (Шум в столовой.) Вайнётер: прошу воздержаться от подобных замечаний, они неуместны. Рудольф: но, в конце концов, существует обязательная доля наследства. Вайнётер: это и ребенку известно. Но он не понимает, к чему весь этот разговор. Он лучше продолжит дальше по списку. Господин Шустер, доброе утро, господин Шоссау, также здесь. Фрау Штробель… Здесь ли фрау Штробель? (Голоса:) Штробель? А почему именно Штробель? Что ей здесь делать? Тут же все принялись бурно обсуждать, кто-то вскочил с места, начал размахивать руками, доказывая что-то своему противнику и давая разъяснения по поводу фрау Штробель. Только еще этого не хватало, чтобы и ей что-то досталось! Вдруг раздался звонок в дверь, все мгновенно утихли. Экономка открыла, и на пороге показалась группа вновь прибывших. Их было шесть или семь человек, возбужденно споривших друг с другом, среди них стояли Карл Рюль и Вилли Кун, последний с красным лицом, от него сильно разило пивным духом, здесь же находились фрау Рудольф и фрау Рор, жена владельца слесарной мастерской. Пришлось внести еще несколько стульев, священник Беккер, молча сидевший до того рядом с фрау Новак, задумчиво встал и присоединился к стоявшим у стены Шоссау и дочери Моров, с одной стороны, чтобы освободить место для других (его тут же заняла фрау Рор), с другой, очевидно, чтобы дистанцироваться тем самым от всего происходящего. Что, Штробель, тут же крикнула со своего места фрау Рор. Еще чего! Эта дармоедка! Она
