света, но человек намертво вцепился в него.
— Господин, добрый господин, — не соображая и не понимая, к кому обращается, в исступлении бормотал узник. — Скажи, скажи им, что я ни в чем не виноват, скажи им, чтоб не мучили меня больше, скажи, я не виноват…
Человек в отчаянии цеплялся за Сайлоса и пытался целовать ему ноги рассеченными губами. Заметив это, палач подошел к ним, схватив замученного за волосы, как куклу, поднял с пола и приблизил его обезображенное лицо к лицу лорда.
— Нравится? — прошепелявил он. — Скоро такой будешь.
Сайлас отпрянул, а палач захохотал и отбросил прочь свою жертву. Тело отлетело к стене, с хрустом ударилось об нее и сползло на пол. Больше неведомый бородатый не двигался.
Сверху послышался окрик, и палач поспешно начал подниматься вверх по галерее. Как только он ушел, его подручные столпились в углу и начали возбужденно обсуждать какие-то свои неизвестные палаческие дела. Сайлас с трудом повернул голову в сторону своего товарища.
— Ну что, дружище Тай, — стараясь казаться бодрым, сказал он. — Кажется, нас сейчас будут немножко пытать.
— Настоящий воин не боится боли, — гордо ответствовал китаец.
На его бронзовом от загара лице Сайлас действительно не смог увидеть ни малейшего признака страха. Только гордость и презрение. «Нужно будет поинтересоваться, кем он был в своем Китае, — подумал лорд. — Если выживем и сохраним хотя бы ограниченный набор органов». Нужно сказать, что Сайлас прошел хорошую школу, в том числе и тренировки на выносливость и нечувствительность к боли, но при этом он никогда не предполагал, что кто-то будет сознательно его мучить, чтобы добыть информацию, и, скорее всего, не прекратит даже тогда, когда информация будет получена. Какое-то время он пытался понять, что чувствует в связи с такой перспективой, и понял, что, во-первых, очень боится, а во-вторых, никогда не даст этого понять своим мучителям — гордость не позволит. Поэтому, когда вернулся палач, он был если не спокоен, то по крайней мере готов.
Палач что-то резко выкрикнул на незнакомом языке, и последнее, о чем успел подумать Сайлас, было: «Наверное, местная аристократия — захватчики, а не коренное население. А это наречие — аборигенское, хотя немного смахивает на старый язык франков». Тут раскаленная сталь впилась в его предплечье, и лорд закричал. Рядом молча корчился китаец, и только крупные капли пота давали знать о муке, которую он переносил.
— Что это за вещь? — спросил кто-то, и Сайлас увидел в огромной ручище палача Челнок.
— Да пошел ты, — сказал лорд по-французски.
Тут он понял, что он может сыграть на этом. Французский он выучил, чтобы кое-что подправить во временах Великой французской революции. Теперь он мог ругаться, кричать на языке, который никто здесь не понимает, а самое главное — он может прикинуться, что забыл обычный язык.
— Сволочи, твари, подонки средневековые, — орал он.
— Ты чего? — опешив, спросил палач. Он явно не сталкивался ни с чем подобным, но вскоре решил, что обычная практика — самая лучшая. — Что это за вещь? — повторил он тупо.
— Сам разберись, — отреагировал Сайлас. В следующий момент он уже опять выл от боли. Он не знал, сколько времени продолжалась пытка. Несколько раз Сайлас терял сознание, но его неизменно приводили в чувство. Через какое-то время палачи решили сменить тактику. Он увидел, что китайца, который за это время не произнес ни звука, отвязывают от столба и тащат к какому-то чудовищному аппарату в глубине подвала.
— Прощай, Тай, — прошептал лорд.
Но тут случилось неожиданное. Китаец, несмотря на длительную пытку, попытался освободиться, палачам потребовались все силы и все руки, чтобы удержать его. Главный из мучителей попытался положить Челнок на ближайшую деревянную колоду, предназначенную, по-видимому, для отрубания рук. Китаец дернулся, и Челнок полетел на пол. Фиолетовый свет заполнил подвал. Закричали люди. Палачи бросили свою жертву и разбежались по углам, а китаец замер на месте, в ужасе закрыв лицо руками. Послышался шум падающего тела, и на грязном полу очутился голый, в одних боксерских трусах, тощий и абсолютно пьяный рыжеватый мужчина.
— М-м-м, — сказал он, бессмысленно поводя мутными глазами по сторонам.
Все молчали. Человек поднялся с пола, брезгливо отряхнулся и стоял, пошатываясь, среди пылающих жаровен.
— Ч-черт возьми! — наконец выдавил он из себя на чистом русском языке. — Бела-я го-ряч-ка. Ч-черт возьми! Кыш!
От неожиданности пыточных дел мастера рванули к лестнице на галерею, толкаясь и награждая друг друга тумаками, только огромный детина стоял, застыв в полной прострации. Сквозь толщину черепа билась и никак не могла пробиться мысль, которая дала бы ногам приказ бежать. В результате колени его подогнулись, и грузная туша рухнула на пол в глубоком обмороке.
— Ч-черт! — опять повторил вновь прибывший, тупо смотря на лежащего здоровяка.
Сайлас не знал русского, поскольку считал эту страну путаной, холодной и непредсказуемой, поэтому он и не строил никаких планов по переустройству русской истории. Он обратился к рыжему по- английски:
— Кто бы вы ни были, развяжите меня!
— Англоязычная галлюцинация, — пробормотал мужчина уже по-английски, но шатнулся в сторону Сайласа и принялся распутывать узлы.
Вскоре Сайлас был свободен. Растирая опухшие руки, он крикнул китайцу, который все еще держался в стороне:
— Тай! Мы должны бежать! Выполняй!
«Выполняй!» — было одно из первых слов, которым он научил древнего воина, и за эти несколько дней оно настолько успело отпечататься в китайском мозгу, что Тай действовал практически на автомате. Он немедленно отбросил страхи и суеверия и принялся оглядываться по сторонам в поисках своей одежды и какого-нибудь оружия. Отыскав хоть что-то, он оделся, кинул комбинезон Сайласу и, вооружившись пыточным арсеналом, показал знаками, что готов с боем пробиваться к выходу.
Рыжий мужчина все это время с бессмысленным видом стоял на одном месте. Только когда Сайлас попытался напялить на него чей-то брошенный балахон, он опять сказал: «М-м-м» — и попытался упасть. Подхваченный с двух сторон товарищами по несчастью, он сделал несколько шагов в направлении лестницы, а потом, подтверждая слухи о несгибаемости русского народа, выпрямился и пошел сам, как всякий русский, не спрашивая, куда и зачем его ведут.
Наверху хлопнула тяжелая дверь, и послышался дробный топот множества ног. Пленники остановились, Тай выставил вперед какое-то ужасающего вида сверло для человеческой плоти. На освещенную площадку выбежали стражники, выставив вперед короткие мечи.
— Так, так, так, — послышался с верхней площадки голос хозяина замка. — Значит, прибор работает. И вы мне скажете, что он делает, как именно работает. Скажете или сдохнете. Я сам буду вас допрашивать, но завтра, сегодня у меня гости. В темницу их!
Лорда и его спутников схватили и потащили к выходу.
— Подумайте, у вас будет время, — сказал толстяк Сайласу, когда тот проходил мимо. — Привет крысам!
На выходе из подвала лорд только успел вдохнуть более-менее свежего воздуха, как страшный удар обрушился на его голову. Его лордство накрыла тьма.
Пришел в себя Сайлас от пронизывающего до костей холода. Он находился в полной темноте, пахло сыростью и мышами. Пошевелившись, он определил, что лежит на какой-то вонючей тряпке, что крепко связан по рукам и ногам и что он зверски замерз. Сайлас принялся ерзать на месте, пытаясь согреться.
— Твоя не спать, — послышался из темноты голос Тая.
— Да я уже не сплю, — ответил лорд. — А что тот, другой?
— Шуметь, — флегматично ответил китаец, но Сайлас и сам расслышал громкий храп, прерываемый присвистами, слева от себя.
