трансволо. Но его окружала лишь кромешная тьма.
Воображение человека не терпит тьмы и воплощает все в картинки, обращает эфир в привычное, и чудные миры в такие моменты видит перед собой человек.
Кангасск увидел пустыню. Там в дюны ложилась белая морская соль, и, как скалы, вздымались вверх берега мертвого моря. Он понял, что стоит на дне своей пустой чаши.
Ветер клубил соль перед ним, но, что странно, она не ела глаз, а сложилась в серую тень, а та, пройдя через призму воображения, обернулась драконом. Немудрено: других чудовищ Кангасск в своей жизни и не видел. Потому витряник смотрел на него теперь глазами кулдаганского дракона. Та же невероятно наглая, глядящая развязным любопытством морда, когтистые лапы, беспокойный сплющенный с боков хвост. Мощные крылья за спиной…
…Кангасск отчаянно пожелал меч… и меч появился в его руке…
«…В том бою не было чести, — сказал он себе и сощурил глаза. Он вспомнил, как ходил добивать поверженных на песок драконов с переломанными лапами и крыльями. — Но теперь…»
В голове расползался какой-то мрак — непереводимые, полные ненависти мысли погибающего витряника. Но Кан вспомнил то, о чем — какая жалость — так редко вспоминал раньше: «Опустоши свой ум, ученик мой…» Он поднялся над всеми мыслями, мрачными и не очень, и над этим видением, продиктованным собственной фантазией… теперь он точно знал и понимал: в реальном мире он, Кангасск Дэлэмэр, все так же стоит и держит связь между Флавусом и Сильвией, и амбасса малышки все так же стремительно утекает в эфир, рассеиваясь над щитом; что витряник дает последний бой и что с каждой секундой он слабеет. Теперь ничто не зависит от самого демона, если только Кангасск сумеет защитить себя…
Дракон бросился вперед, разбрасывая во все стороны соль…
…Кан так и плясал, уворачиваясь от вездесущей зубастой пасти и костедробильных лап. Он не смог нанести своему врагу большого вреда. Да, когда он понял, что его меч отскакивает от блестящей чешуи, то стал использовать свойство катаны протыкать такие доспехи, которые не берет рубящий удар. Но, чтобы сразить дракона, надо подобраться к его шее. А там рядом зубы.
Тогда, в Кулдагане, каждого поверженного ящера добивали вдвоем: один отвлекал, другой всаживал меч или копье в нежное горло. Здесь же Кангасск был один. Совсем один.
…Душа тоже знает усталость, и Кан устал. Тут же воображение подсказало все признаки: он задыхался, хватал ртом воздух и все реже пытался атаковать. Похоже, он ослабеет раньше, чем витряник — и тогда все пропало…
«Отвлек бы его кто-нибудь…» — подумал он в отчаянье…
— Сюда, тварь! — раздался испуганный голос. Так кричал бы человек, в жизни голоса никогда не повышавший.
Но дракон обернулся. И Кангасск сумел не обернуться на голос, такой знакомый голос: вместо этого он всадил меч по рукоять в открывшееся драконье горло и едва успел отскочить… В агонии дракон был еще опаснее, потому Кан бежал от раненого зверя со всех ног, петляя между соляными столбиками, поднимавшимися со дна пустой чаши. Но подлая тварь, фонтаном разливая вокруг кровь, крушила все на своем пути. Тогда голос — и чей-то образ — отвлек его еще раз. Он рванулся к тому, кто встал, раскинув руки, ему поперек дороги, приблизился — и… сразмаху проскочил сквозь него… Призрак!.. Кангасск споткнулся и упал, зарывшись лицом в соль.
Поднялся он тут же и, тяжело дыша и держа наготове кровавый меч, осторожно подошел к дракону, вздрагивающему среди обломков последнего соляного столба.
— Это не нужно… — сказал голос.
Теперь Кангасск обернулся. Перед ним стоял удивительный белоснежный старик с добрыми карими глазами, блестевшими так, будто в них стояли слезы.
— Малконемершгхан… — шепотом произнес он.
— Всего лишь призрак, мальчик мой… всего лишь призрак… — говорил старик, приближаясь.
Он подошел и положил руки Кангасску на плечи. И призрачная плоть обрела тепло.
Малконемершгхан Сайдонатгарлын был ничуть не выше Кангасска и смотрел глаза в глаза. Долго смотрел… и улыбался, словно мечтая о чем-то несбыточном.
Кажется, он исчез, когда Кан моргнул. Кулдаганец оглядывался, звал, но отвечало только эхо. Тогда он опустился на колени и уронил окровавленную катану в соль… Пустыня не думала исчезать. И все так же высились над головой неприступные берега.
«Куда теперь? — подумал Кангасск. — Как мне выбраться отсюда?»
Он схватился было за харуспекс, но тот никак не мог помочь ему. Обычно такой живой и отзывчивый на прикосновение, гадальный камень теперь молчал… Дракон давно затих, и соль впитала его кровь. Теперь по высохшему дну гулял самый обычный ветер и неспешно перекладывал соляные дюны.
Кангасск побрел куда глаза глядят. Долго. Без еды, без воды, уставший насмерть. В конце он уже полз, волоча за собой меч. И было все так же светло, хотя в небе над берегами не существовало солнца… Он даже не заметил, когда упал прямо на соляной холм и заснул…
Глава двенадцатая. Архангел и дьявол
Кангасск проснулся и понял, что болтается головой вниз, повиснув через плечо Флавуса.
— Флавус… отпусти меня, пожалуйста, — попросил он. И мир перевернулся с головы на ноги: теперь Кан сидел на земле и ждал, пока кровь отольет от висков.
— Вовремя ты проснулся, — вздохнул Флавус, присаживаясь рядом, — я устал тебя тащить.
Молчаливая, тихая, возле них остановилась Сильвия и еще плотнее закуталась в теплый плащ. Кангасск глянул на нее и виновато опустил глаза: жизнь-то спас, а судьбу — сломал… чем он теперь лучше Серега? — припомнилась обида на Серого Инквизитора, которую теперь, пожалуй, хватило бы наглости высказать…
— Пошли, — сказал Кан, поднимаясь. — Глядишь, успеем к обеду!
Никто не улыбнулся.
«Интересно, как нас встретят? Должно быть, тот Охотник, Вестрен, оповестил всех… Все знают, в чем дело».
Встретили молча. Усталые, суровые Охотники только уважительно кивали проходившему мимо Ученику миродержцев. Вскоре дорогу троим загородил Вестрен. Рядом с ним, по правую руку, стояла Рамуне, словно вернулись давние годы ее ученичества.
— Я рад, что ты жив, малыш. И девочку спас, — улыбнулся старый Охотник. — Не удивляйся: простые люди еще ничего не знают, а серая элита так просто не поверит, что двоедушника больше нет…
— Я убил его… — глухо отозвался Кангасск.
Вестрен понимающе кивнул.
