чуть приоткрытую дверь. Только его и видели.
— Гордец! — оценил Кангасск и, будучи в веселом настроении, передразнил прощальное мрыканье. — …А вот где мой дракон, хотел бы я знать…
Кан уже не сомневался, кто опалил кошачью щеку. Одного он хотел: найти зажигалку живым и невредимым. Он все перерыл в комнате, даже принесенный сюда кем-то собственный рюкзак. Хотел позвать маленького огнедела… да вспомнил, что не дал ему имени. И от этого стало тоскливо…
«Вот уж не думал, что буду скучать по нему… — сам себе удивлялся Кангасск. — Надо бы найти Ориона… Если он смотритель башни, то маленькую, огнедышащую, портящую мебель тварь не мог не заметить…»
Он выудил из рюкзака новую рубашку, стал одеваться и нечаянно заметил единственный в этой комнате гобелен, который словно светился в рассветном полумраке. Не видно было самого фона и деталей: просто прямо над письменным столом раскинул крылья тонкий серебряный дракон. Он парил в каких-то своих небесах, такой грациозный, такой чудесный, совсем не похожий на тех зубастых наглецов, что каждый год разоряли мирный Арен-кастель.
Кангасск подошел к высокому окну и сдвинул мягкую тяжелую штору. Резкий северный свет смял нежное, серебристое, словно луна, сияние гобелена, и выхватил из сумрака город, над которым летел дракон… Одно можно было сказать: в Омнисе нет таких городов, и Кангасск даже не нашел, с чем сравнить стройные башни из стекла и переполненные дороги, простирающиеся в сторону горизонта…
А за окном поднималось в небо оранжевое солнце, окрашивая в свои цвета облака и снег. Здесь было высоко, и Кангасск в первый раз понял, что боится высоты. Да, высота страшила, но и завораживала тоже. А снег отсюда напоминал белые соляные дюны того, мертвого моря.
Когда от пристального созерцания рассвета заболели глаза, Кан отвернулся и пошел искать своего пропавшего дракона. Он долго спускался по лестнице со множеством дверей по обе стороны и пробовал каждую. Многие были закрыты, за многими скрывались пустые темные комнаты. И вот лестница уперлась в последнюю дверь, и за ней открылся высокий полукруглый зал. Едва Кангасск ступил в него, как дыхание превратилось в пар, мерно взлетающий над ноздрями: зал был пуст, словно предназначался для танцев, и все окна в нем были открыты настежь.«…Снег в открытые окна летит…» — вспомнил Кангасск, глядя, как полупрозрачные белые шторы треплет холодный ветер.
— Смотрите, кто пришел! — эхом разнесся по залу приветливый голос Ориона, сына звезд. В черной шерстяной рубахе, с пуховым шарфом, повязанным поверх поднятого воротничка, в мягких кожаных брюках, он шел навстречу, мягко ступая по полу невообразимо мохнатыми лапами. — Доброе утро, Кангасск!
— Доброе… — тот поежился, втянул голову в плечи и сложил ладони под мышки, чтобы сохранить хоть немного тепла.
— В одной рубашке… Ладно хоть штаны сообразил теплые… — покачал головой Орион, едва глянув на замерзшего Кана. — Так и носом захлюпать недолго. Держи…
Кангасск и не заметил, — видимо, все произошло, когда он моргнул, — как поверх его темно-зеленой, полинявшей на локтях рубашки, в которой он уже порядком замерз, появился толстый вязаный свитер с высоким горлом, как у рыбака. Такое ощущение, что перед этим свитер лежал где-то рядом с камином, такой он был теплый.
— Иногда Серегу приходит мысль, что он любит холод, — весело заметил сын звезд, — и тогда волшебным образом выстуживаются все большие залы в Башне и снег лежит на паркете.
— Спасибо… за свитер, — поблагодарил Кангасск, как-то недоверчиво. — Я тебя спросить пришел: ты не видел тут карманного дракона? Маленький такой, на ладони весь помещается…
— Ах да… пойдем… — сразу посерьезнел Орион; развернулся и направился к дальнему концу зала.
Там Кан увидел кристаллический терминал, как в беседках Столицы, только серьезнее: кристаллов на нем насчитывалось в десятки раз больше, сами они не превышали размера ногтя. Естественно, при таких размерах, картинок, изображающих место назначения, в них быть не могло: только значки, каждый словно росчерк тонкой кисточки.
— Нам в лабораторию. Если надо будет туда в следующий раз, ткни вот в этот символ: он похож на куриную лапку, — быстро пояснил Орион и нажал на нужный кристалл.
Их встретила тьма, но уже в следующий миг по высокому потолку лаборатории маленькими лампами побежал загораться белый электрический свет, освещая гигантские шкафы, набитые книгами, зловеще блестящий металлический стол и аккуратно разложенные рядом хирургические инструменты; стол, изъеденный кислотами и щелочами, изрытый, словно поле боя, где под тягой пестрели десятки загадочных баночек с разноцветными порошками и жидкостями; и множество, множество закрытых тумбочек, столиков и непонятных приборов… Нигде еще Кангасск не видел такой концентрации техники, как здесь.
— У твоего дракона вышла ссора с Экспонатом, — пояснил Орион.
— С кем?
— С котом Серега, — махнул он рукой. — Все время удивляюсь: зверюге без малого двести лет, а ума ни на грамм.
— Он же кот… — снисходительно улыбнулся Кангасск.
— Да даже кот должен был сообразить, что на огнедышащих тварей нельзя охотиться, — Орион был непреклонен. — В общем, кот его погрыз, за что и получил огоньку. Ему не страшно — только умнее будет, и усы новые отрастут, а вот дракону он шею перекусил…
— Он живой? — почти безнадежно спросил Кан.
— Да, — беззаботно отозвался Орион и зашагал через лабораторию к неприметному, задвинутому с стене деревянному столу, вроде письменного, накрытого белой простыней.
Карманный дракон спал на этой простыне, распластав крылья. Шея выглядела так, словно голову, несомненно, оторванную, пришили заново. Вполне возможно, так оно и было.
— Бедняга, — искренне пожалел Кангасск, — досталось же ему…
— …Рану я зашил, — сказал Орион. — Драконьей крови, правда, не нашел, пришлось залить кровезаменитель, но это не беда: численность кровяных телец скоро восстановится.
— Не нашел крови? — удивился Кан. — Не подумай, что я возмущаюсь, нет, спасибо тебе… Просто… мы же маг. Почему бы не сотворить ее из воздуха, как свитер?
— Нет, Кангасск, — задумчиво вздохнул Орион и поглядел Ученику в глаза. — Время творения прошло четырнадцать тысяч лет назад. Если бы я и умел творить, я бы не стал.
— Но почему?!
— Потому что, когда мир уже сложился, малейшее вмешательство подобного рода может непоправимо нарушить равновесие.
…Так значит. Вот так. Отпала еще часть любимых фантастических книжек: маги не творят вещи по мере надобности. И то какао, которое пили они с Учителем, где-то росло, и кто-то его собирал, и варил…
— А что… Кто-то пытался уже… творить, когда не положено? — спросил Кангасск, чутьем чуя, что касается запретной темы.
