есть наполнили пьянку глубоким смыслом. В семь с копейками Вернер заявил, что не прочь продолжить огорчать печень, но данная компания его утомила (а утром опять на эти же физиономии любоваться) и пойдет он искать другую. За Вернером разбрелись остальные. В восемь тридцать Максимов добрался до дому, загнал Маринку в детскую и погрузился в неопределенное ожидание. Дурные предчувствия отступали по всем фронтам. Телефон помалкивал. На лестничной клетке не наблюдалось потусторонней активности. В одиннадцать двадцать, плотно притворив дверь, он прослушал местные криминальные новости и, не отметив ничего значительного, завалился спать.
Ночь прошла на удивление спокойно. Все плохое и неясное кануло в пучину мутного сознания.
Утро огорошило, и не только Максимова – весь город! В мэрии еще не поняли, что началась зима. Ни одной снегоуборочной машины на улицах! А город между тем буквально утонул в снежном убранстве. Машины буксовали в сугробах, общественный транспорт прочно встал, пешеходы матерились, протаптывая тропинки в тротуарах, на которых еще вчера не было ни снежинки.
Но самое интересное, что на работу никто не опоздал. Олежка Лохматов столовой ложкой поглощал сгущенку (он где-то вычитал, что в одной маленькой баночке утрамбованы литр молока, двести граммов сахара и уйма полезных микробов). Екатерина не могла налюбоваться видом из окна. В особенное умиление ее приводила борьба пешеходов с сугробами. «Лошадью ходи, лошадью», – бормотала она непонятно кому, сплющив симпатичный носик о стекло. В девять часов и тридцать секунд, напевая под нос, что и утром все не так, нет того веселья, завалился Вернер, окруженный загадочным романтическим флером и вчерашним перегаром. Побродив в приемной вокруг Любаши, отыскал кабинет, плюхнулся за стол и со словами, что минералка по утрам не роскошь, а средство передвижения, извлек из сумки ополовиненную бутылку «Карачинской» и играючи с ней расправился. Судя по довольной физиономии, прошедшей ночью он перепробовал все грехи (возможно, кроме убийства).
– Новый испепеляющий роман? – завистливо покосилась на него Екатерина.
– Да, – горделиво кивнул Вернер, – практически «Ирония судьбы». Только в баню не ходили.
– Ужас! – покачала головой Екатерина. – Я воспитывалась в обстановке жуткого пуританства, мне такое не осилить. Кстати, Шурик, знаю новое средство от похмелья – «Красный глаз» называется. Пиво пополам с томатным соком…
Вернер сдавленно закашлялся, схватился за горло и убежал в приемную – обсуждать с Любашей современные модные тенденции. Екатерина удовлетворенно тряхнула головкой – одного «сделала».
– Кстати, коллеги, – облизал столовую ложку Лохматов, – вы никогда не задумывались над тем, что мы видим? Я имею в виду вопиющую разницу между тем, что происходит на самом деле, и тем, как мы это воспринимаем. А ведь самое заурядное событие может в реальности оказаться совсем не таким, каким мы его видим. Вот взять, например, тюленя и русалку. Определенные сходства у этих «товарищей», безусловно, имеются… – Олежка замолчал и задумчиво уставился на донышко вылизанной банки.
– А зачем ты это сказал? – сглотнув, поинтересовалась Екатерина. Максимов поймал ее настороженный взгляд.
– Мозги от сгущенки слиплись, – авторитетно пояснил из приемной Вернер.
– Безделье, пропади оно пропадом, – сокрушенно вздохнул Максимов. – Представляю, до чего мы договоримся через неделю, если не появится работа.
– Нет, серьезно, – скинул с себя оцепенение Олежка. – Посмотрите, например, на эту банку. Полагаете, в ней была сгущенка? Я тоже так думал – ведь вкусная же, зараза! А прочитайте внимательно, что написано меленьким шрифтом. «Продукт сливочно-растительный, сгущенный с сахаром»! Добавки, загустители, растительные масла, «продукт сладкого вкуса, однородный по всей массе, белого с кремовым оттенком цвета. Предназначен для непосредственного употребления в пищу…». Отличная новость, коллеги: корова – это растение! А теперь взгляните, например… – Олежка закрутился на стуле, – ну, хотя бы на нашего начальника.
– Попрошу не трогать липкими руками… – забурчал Максимов.
– Да нет, без шуток. Мы не будем вас обижать, Константин Андреевич. Но что вижу я, когда гляжу на вас, и что видит тот же Вернер – это вещи разного порядка. Каждый воспринимает вас по-своему!
– А страшно представить, что думает Екатерина Сергеевна, – высунулся из приемной Вернер.
– А чего я о нем думаю? – покраснела Екатерина. – Ничего не думаю, отдумала уже. Максимов как Максимов.
– Не совсем, Екатерина Сергеевна, не спорьте, – возразил Олежка. – Восприятие совершенно иное, согласитесь. Вам бросается в глаза одно, нам – решительно другое. Вас, допустим, коробит, что он сегодня не побрился, а нам это глубоко фиолетово…
– А нам вообще бы его не видеть, – проворчал Вернер.
– А про меня забыли! – воскликнула из-под Вернера Любочка. – Для одних из вас я – объект постоянных насмешек, для других – дверной глазок, для третьих – тупая секретарша! А ведь у меня такая тонкая душевная организация…
– Где? – изумился Вернер и быстренько захлопнул дверь в кабинет.
– Хорошо, Олежка, – осторожно произнес Максимов, – ты нас уговорил. Теперь мы будем внимательно смотреть на то, что видим.
– Хорошо сказал, – осторожно согласилась Екатерина. – В тебе скончался видный филолог.
– Олежка совершенно прав! – снова распахнулась дверь в приемную. – Недавно в центре вспыхнул двухэтажный деревянный дом совместно с одиноким пенсионером. Этот дядя был единственным жильцом, отказавшимся переезжать в предоставленную квартиру. «Не поеду, – сказал пенсионер, – хоть жгите». И сожгли. Всем понятно, почему случился пожар, но каков официальный вывод? Несчастный случай. Ну, случилось. Бывает. Слишком коротким оказалось замыкание. Разве может от такого пустяка пострадать точечная застройка города? Ярчайший пример, коллеги, когда смотрят на одно, а видят другое. А хотите, расскажу, кто является фактическим заказчиком преступления?
– И думать не смей! – разозлился Максимов. – Больше всего мы интересуемся тем, что нас совершенно не касается. Кошку сгубило любопытство, фраера жадность…
Высказать спорную точку зрения никто не успел. Прозвенел звонок – пришла посетительница, и все привычное и почти домашнее стало медленно, но неуклонно сползать в пропасть.
Пропадают в этом городе не только влиятельные и дорогостоящие особы. Пропадают все подряд – молодые, старые, бедные, богатые. Отдельные из них впоследствии находятся – кто-то уже мертвый, кто-то, к счастью, живой. А близкие тех, кто пропал с концами, годами живут надеждой и несут ее в себе до последнего дня, не желая верить в самое страшное. Посетительница плакала, теребила платочек. Нина Михайловна Савицкая, 49 лет. Серое лицо, следы бессонной ночи под глазами. Одета неброско, пальтишко на синтепоне, сапожки многолетней давности. Сразу видно: семья не жирует. Надежда Нины Михайловны умирать не собирается: сутки не прошли, как пропал ее сын Гриша Савицкий – симпатичный мальчик, бывший студент института народного хозяйства, завязавший с учебой, а нынче посещающий художественную школу по отделению живописи (одаренность у Гриши). В армию не берут – по причине отсутствия в войсках отдельных плоскостопных подразделений. На работу не устроен. Но преподаватели в восторге – уверяют, что у Гриши весьма своеобразное видение мира, и, если родители не забросят учебу сына, вырастет новый Пикассо или, скажем, Сальвадор Дали, хотя лично мама предпочла бы Васнецова…
Но это – бесплатная лирика. Пропало единственное чадо – вчера вечером, в районе пяти часов, уже темнело. Снег как раз повалил – густой, красивый, первый снег за долгую осень. С этим снегопадом Гриша и пропал, словно растворился в сумрачной пелене. Мама обегала всех соседей, растормошила дом и ближайшие подворотни, дважды «строила» полицию. Неторопливые органы заявление в принципе приняли, но попросили подождать – обязан пройти какой-то срок, прежде чем человека на законных основаниях можно объявлять в розыск. А Нине Михайловне плевать на эти сроки. Гриша – мальчик домашний, он не мог исчезнуть, не предупредив!
Женщину трясло мелкой дрожью. Теперь она уверена – с сыном что-то случилось. Не пришел вечером, не пришел ночью, но утром обязательно бы о себе сообщил! Обстоятельства пропажи парня крайне загадочные. Дом, в котором проживает семья Савицких, стоит во дворах вокзальной магистрали между оперным театром и железнодорожным вокзалом. Место тихое, спокойное. Пропащий, прежде чем пропасть, проводил время в обществе невесты Женечки. Мама на работе (штамповщицей трудится на заводе
