Но Эрик словно не замечал их, сосредоточив внимание на узком пространстве черной воды, видневшемся впереди.
Воздух на корабле словно сгустился, стал плотным от напряжения. Теперь уже недалеко. Несколько сот футов. Эрик вглядывался в скалы на берегу слева, высматривая зазубренную вершину, свой ориентир, но из-за густого тумана трудно было что-нибудь разглядеть.
Вслепую, напомнил он себе.
Сердце Эрика громко билось в груди, сильно и ровно. Приближался момент серьезного испытания силы духа и выдержки. Боже, как он любил такие мгновения! Все его природные инстинкты взбунтовались в предвкушении надвигающейся опасности, требуя повернуть, но он не дрогнул. Еще не время…
Еще несколько футов вперед, и английский капитан — умелый он или нет — уже не сможет избежать скалистого ложа, которое ему уготовил Ястреб.
Эрик уже собирался отдать приказ, как вдруг случилась беда. Коварная волна нахлынула из темноты, подобно гигантскому змею, и обрушилась на правый борт ладьи, отбросив ее к берегу и добавив добрых двадцать футов пути к расчетной точке поворота.
Эрик выругался, крепко удерживая в руках шкоты. Рифы были слишком близко. Он видел предательские белые буруны, вскипавшие над вершинами скрытых под водой камней.
Теперь ему не хватало пространства для маневра, чтобы ловко обогнуть рифы, как он планировал. Он понял, что в сложившихся условиях единственный способ избежать столкновения — это резко развернуть корабль против ветра. Очень опасный, рискованный маневр.
— Давай! — закричал он.
Доналл повернул руль, гребцы налегли на весла, выполняя крутой поворот, а Эрик изо всех сил удерживал парус под нужным углом к ветру, чтобы увести судно с опасного пути.
Он слышал, как на преследующем их корабле поднялся крик, но смотрел только вперед. Море и сила инерции неотступно тянули ладью на рифы, притаившиеся меньше чем в десяти футах от левого борта. Матросы энергично гребли изо всех своих нерастраченных сил.
Нос ладьи медленно двинулся в сторону от скалистой косы.
Еще несколько футов.
Однако рифы полевому борту неуклонно приближались, вырастая из глубины. Ладья опасно накренилась. Эрик слышал, как ругался и молился Рэндольф, но ни на миг не ослабил контроля.
— Навались! — крикнул он гребцам; руки его горели от напряжения, удерживая шкоты. — Почти обогнули…
Затаив дыхание, он внимательно вслушивался в звуки, доносившиеся из глубины. Судно продолжало медленно сползать на рифы. Внезапно он услышал легкий скрежет. Очевидное свидетельство того, что дубовое днище корабля напоролось на камень, вселило бы ужас в сердца большинства моряков, но Эрик остался спокоен. Звук длился всего несколько секунд, но не углубился, Они выпутались.
Лицо Эрика озарилось радостной улыбкой: Такого волнения он не испытывал со времени шторма, который настиг их, когда они бежали из Данейверти.
— Мы сделали это, парни!
В ответ раздались торжествующие крики, которые усилились, когда сзади послышались тревожные возгласы и следом оглушительный треск — английская галера налетела на острые камни.
Передав шкоты в руки одного из матросов, Эрик вспрыгнул на деревянный сундук, служивший скамьей, и был вознагражден зрелищем английских моряков, спасавших свои жизни, взбираясь на те самые скалы, которые только что разорвали на части их корабль. Ветер доносил до него их проклятия и ругань.
Эрик насмешливо поклонился, театрально взмахнув рукой:
— Передайте мой привет Эдди, парни!
Новый взрыв брани, разразившийся в ответ, заставил его только громче рассмеяться.
— Элли! Когда последний раз ты веселилась? Ты и в самом деле стала ужасной занудой.
Конец фразы Мэтти произнесла со всем драматизмом, свойственным восемнадцатилетней девушке, отчего слова прозвучали так, словно Элли подхватила какую-то страшную болезнь вроде проказы.
Мэтти схватила сестру за руку и бросила на нее умоляющий взгляд. Перед ней, с ее белокурыми шелковистыми волосами, фарфорово-светлой кожей и огромными голубыми глазами, было трудно устоять. Но Элли, которая была старше ее на шесть лет, давно уже привыкла не уступать. Все до одного ее девять — теперь восемь — братьев и сестер имели великолепные белокурые волосы и светлые глаза. Только она и Уолтер унаследовали отцовские — нормандские — темные глаза и волосы.
Жгучая волна сожаления на миг захлестнула Элли. Теперь осталась одна она.
— Вот почему сегодня вечером будет так весело, — продолжала настаивать Мэтти, не сдаваясь. — Это единственная ночь, когда нам позволено плавать с мужчинами. Это твой последний шанс. В будущем году ты уедешь в Англию со своим новым мужем.
Она испустила мечтательный вздох.
Элли ощутила легкий спазм в животе, как случалось всегда при упоминании о ее предстоящей свадьбе, но она преодолела внезапно накатившую слабость.
— Девичьи купания неприемлемы для женщин нашего положения.
Элли прикусила губу, тут же осознав, что выразилась слишком высокопарно. Как языческие святочные гулянья предшествуют Рождеству, так и древненорвежский праздник жертвоприношения девственниц (переименованный в «девичьи купания», чтобы не раздражать церковь), уходивший корнями в те незапамятные времена, когда язычники бросали юных девственниц в море в жертву морскому божеству Эгиру, предшествовал Сретению, дню окончания рождественских каникул. Церковь смотрела неодобрительно на эти языческие обычаи, но не пыталась их запрещать. Возможно, потому, что отчетливо сознавала: любая попытка обречена на провал.
Каждый год второго февраля в полночь местные девушки прыгали в ледяные воды моря, а затем стремительно плыли к берегу, где отогревались возле огромных костров (вместо сауны, которую использовали древние норвежцы). Девушку, которая дольше всех продержалась в холодной воде, объявляли Ледяной принцессой. Элли завоевывала корону последние три раза, пока участвовала в этих забавах. Уолтер обычно шутил, что она в родстве с тюленями, потому что холодная вода, судя по всему, ее не пугает.
— Раньше ты так не думала. — Мэтти покачала головой, сердито глядя на Элли как на незнакомку. — Я не понимаю. Прежде ты любила плавание и девичьи купания.
— Это было до того… — Элли осеклась и судорожно сглотнула, у нее внезапно перехватило горло. — Я была всего лишь девочкой. Теперь я осознала свою ответственность.
Мэтти ненадолго умолкла, а Элли снова занялась лежащими на кровати рулонами тканей, которым предстояло превратиться в платья для ее новой жизни в Англии при дворе короля Эдуарда в качестве жены его прежнего зятя, Ральфа де Монтермера.
— Это несправедливо, — тихо сказала Мэтти. — Ты не единственная, кто по ним тоскует. Я тоже по ним горюю.
Лихорадка, пронесшаяся по залам замка Данлус два года назад смертоносным вихрем, унесла с собой не только их девятнадцатилетнего брата, но и мать, Маргарет, графиню Ольстер. У Элли, которой в то время исполнилось двадцать два, эта лихорадка отняла и кое-что еще — ее жизнерадостность и жажду жизни. Как старшая незамужняя дочь, Элли взяла на себя большую часть обязанностей матери, хозяйки замка. В том числе надзор за младшими братьями и сестрами.
Какой пример она им покажет, если полуодетая отправится резвиться в море?
Впервые после смерти матери и брата — наследника графства они снова возвратились в замок Данлус. Предполагалось, что они встретят ее нареченного жениха в Каррикфергусе, главной крепости графа Ольстера, но король Эдуард приказал им прибыть сюда. Хотя отец не посвящал Элли в свои дела, она догадывалась, что это как-то связано с непрекращающейся охотой на Роберта Брюса.
В прекрасных глазах сестры блеснули слезы, и Элли инстинктивно обняла ее и прижала к груди.
— Я знаю, что ты тоже тоскуешь по ним, — вздохнула Элли. — И ты права. Но думаю, они не хотели бы, чтобы мы горевали по ним всю оставшуюся жизнь.
