Она усмехнулась и щелчком ухоженных пальцев стерла все написанное. Поверхность снова стала идеально гладкой, и она начала писать, выводя пером четкие наклонные буквы.
Петронелла нахмурилась и быстро стерла все написанное, рассердившись на себя за подражание неестественно восторженному стилю, который так раздражал ее в трудах летописцев, присылаемых с передовых позиций Великого Похода.
Особенно злили тексты Зиндерманна, хотя в последнее время его донесения стали редкими и краткими. Дион Фрастер создал довольно сносную симфонию — достаточно хорошую, чтобы день или два наслаждаться музыкой в избранных танцевальных залах Терры, но не более того. Пейзажи Келанта Роджета казались бы совершенно живыми, если бы не слишком размашистые мазки, которые она считала непозволительно небрежными.
Несколько хороших стихов написал Игнаций Каркази, но его восприятие всегда казалось ей слишком недоброжелательным для такой удивительной миссии (особенно поэма «Кровопролитие из-за недопонимания»), и она часто спрашивала себя, почему Воитель позволил ему написать эти строки. Иногда ей казалось, что подтекст произведения ускользнул от Хоруса, но затем она посмеялась над самой мыслью, что что-то могло пройти мимо внимания Воителя.
Внезапно она откинулась на спинку кресла и положила мнемоперо на подставку, изображающую Реку Забвения, — неожиданное сомнение спутало мысли. Она так критично относится ко всем летописцам и все же жаждет помериться с ними силами.
Сможет ли она создать нечто большее? Сможет ли она встретиться с величайшим героем современности (которого называли богом, что в настоящее время звучало до смешного старомодно) и постичь то, что летописцы, по ее мнению, по странной случайности пропускали? Кто может поручиться, что ее ничтожный талант дает ей право судить об истинности многочисленных легенд, выплавляемых Воителем в горниле каждой битвы?
Но затем она вспомнила о своем происхождении и горделиво расправила плечи. Разве она не принадлежит к роду Карпинус, самому влиятельному и могущественному аристократическому семейству Терры? Разве не представители ее рода вели хронику возвышения Императора и его государства во времена Объединительных Войн, наблюдая, как общность нескольких планет постепенно превращалась в Империум, распростершийся от края до края Вселенной, восстановивший утраченные связи между ветвями человечества?
Словно ища подкрепления своей уверенности, Петронелла открыла темный плоский альбом с монограммой на кожаной обложке и достала оттуда пачку листов. Сверху лежал отпечаток с пикта — светловолосый Астартес в начищенных до блеска доспехах преклонял колено перед группой своих собратьев, в руках одного из которых виднелся длинный свернутый пергамент. Петронелла знала, что на пикте запечатлен момент особой клятвы, обета, приносимого перед боем, отражающего готовность отдать борьбе все свои силы и умение. Переплетенные буквы «Э» и «К» в углу снимка свидетельствовали о том, что это работа Эуфратии Киилер. Хоть Петронелла неохотно это признавала, пикт был великолепен.
Она улыбнулась и отложила снимок в сторону, чтобы освободить плотный шероховатый листок бумаги. Водяной знак в виде двуглавого орла символизировал союз марсианских механикумов с Императором, а текст был написан сжатым угловатым почерком Сигиллайта; быстрые штрихи и незаконченные слова говорили о том, что человек писал второпях. Взлетающие вверх перекладины высоких букв выдавали крайнюю озабоченность, хотя сейчас, когда Император вернулся на Терру, причин для тревог как будто не было.
В сотый раз после отбытия из порта Гиптус Петронелла прочитала письмо и не могла не улыбнуться при мысли о том, какая высокая честь была оказана ее семье.
Раздавшиеся вдалеке гудки вызвали нетерпеливую дрожь, а искаженный механический голос из обрамленных в золото динамиков на стенах рядом с ее комнатой возвестил, что судно встало на якорь на орбитальной стоянке.
Она прибыла на место.
Петронелла дернула за шнур, свисающий рядом с секретером, и всего через мгновение звякнул дверной колокольчик. Даже не оглядываясь, Петронелла знала, что только Маггард способен так быстро откликнуться на ее вызов. И хотя он ни разу не произнес ни слова в ее присутствии — а теперь и не произнесет благодаря хирургическому вмешательству, которому подвергались слуги ее семьи, — она всегда узнавала о присутствии своего телохранителя по беспокойной дрожи мнемопера, реагировавшего на жесткий холод его мыслей.
Петронелла развернулась в своем глубоком и мягком кресле.
— Открыто, — произнесла она.
Дверь плавно отворилась, и она позволила себе немного помедлить, прежде чем разрешить Маггарду появиться в комнате.
— Я позволяю тебе войти, — наконец сказала Петронелла, глядя на сурового двадцатилетнего мужчину, замершего на пороге расписанных фресками покоев, сияющих пурпуром и позолотой.
Маггард вошел в помещение. Каждое его движение было точно рассчитанным, а тело напряжено.
Не успела дверь за ним закрыться, как Маггард, отступив в сторону, быстрым взглядом окинул сводчатый резной потолок и прилегающие помещения в поисках малейшей угрозы. Одной рукой он сжимал гладкую рукоятку пистолета, а вторую не спускал с эфеса кирлианской рапиры с золоченым лезвием. На темной коже обнаженных рук можно было заметить светлые линии — тонкие шрамы после операций для усиления мускулатуры; точно такие же штрихи виднелись и вокруг глаз, поскольку хирурги, служившие ее роду, заменили их дорогими биометрическими элементами, чтобы Маггард мог лучше защищать наследницу Дома Карпинус.
Одетый в латы из гибких золотых полос и серебряную кольчугу, Маггард кивнул с самым серьезным видом, молчаливо подтверждая отсутствие какой бы то ни было угрозы, хотя Петронелла и сама об этом знала еще до его старательного осмотра. Однако в случае каких-то непредвиденных сложностей для Петронеллы жить телохранителю оставалось бы недолго, так что она могла понять его усердие.
— Где Бабетта? — спросила Петронелла.
Она вернула письмо Сигиллайта обратно в альбом и взяла с подставки мнемоперо. Поставив золоченый кончик на поверхность блокнота, Петронелла очистила мозг, чтобы дать возможность телохранителю выразить слова, на что его горло уже не было способно. Прочитав сообщение, она нахмурилась.
— Можно подумать, ей больше нечем заняться, как только спать, — сказала она. — Разбуди ее. Мне предстоит встреча с самым могущественным героем Великого Крестового Похода, и я не хочу выглядеть так, словно только что вернулась с дурацкой вечеринки на Терре. Позови ее, и пусть принесет бархатное платье, малиновое, с высоким воротником. Я жду ее через пять минут.
Маггард кивнул и поспешно выскочил за дверь, но не раньше, чем она ощутила его волнение через кончик пера, дернувшегося в руке. На светящейся поверхности блокнота остался обрывок непроизвольной мысли.
«…ая стерва…»
На одном из древних наречий Терры его имя означало «День гнева», и Иона Арукен понимал, что машина заслуженно получила это имя. Похожий на древнее божество из давно забытых времен, «Диес ире» высился перед ним, словно громадный монумент войне и разрушению, и гордо взирал на суетящихся внизу рабочих, как на своих преданных почитателей.
