глазурованная керамика. С тех пор как она встретилась с чудовищем в третьем зале Архива, она все время лежала в медицинском отделении, не шевелилась и ни на что не реагировала.
Зиндерманн рассказывал Мерсади о том, что произошло, но она никак не могла решить: поверить ему или счесть его слова бредом. Рассказ о демоне и Эуфратии, стоящей перед ним, о свете Императора, изливающемся через нее, был слишком фантастическим, чтобы оказаться правдой… Или нет? Она не знала, рассказывал ли он об этом кому-нибудь еще.
Апотекарии и медики не могли обнаружить у Эуфратии никаких физических повреждений, кроме выжженного на ладони силуэта орла. Ожог никак не хотел заживать. Жизненные показатели были стабильны, а приборы регистрировали нормальную деятельность мозга, чего никто не мог объяснить, как не мог и подсказать способ вывести ее из коматозного состояния.
Мерсади приходила проведать Эуфратию каждый раз, когда выдавалось свободное время, и знала, что Зиндерманн ежедневно проводит возле нее по несколько часов. Иногда они сидели вместе, говорили с Эуфратией, рассказывали о происходящих на планетах событиях или просто передавали корабельные сплетни.
Эуфратию ничто не трогало, и временами Мерсади казалось, что милосерднее было бы позволить ей умереть. Что может быть хуже для такой личности, как Киилер, чем оказаться наглухо запертой в собственном теле, не имея возможности размышлять, общаться и работать?
В этот день они с Зиндерманном пришли одновременно, и оба заплаканные. Известие о самоубийстве Каркази ошеломило обоих, и Мерсади до сих пор не могла поверить, что поэт решился на такой поступок.
В его комнате была обнаружена предсмертная записка, написанная в стихах. Только непомерное самомнение Игнация могло побудить его выразить последнюю волю своими же стихами.
Они оплакали еще одну потерянную душу, сели по обе стороны от кровати и, держа Киллер за руки, стали вспоминать о лучших временах.
Оба обернулись, когда раздался негромкий стук в дверь.
В проеме показался худощавый человек в форме Легио Мортис и с честнейшим выражением на тонком лице. За его спиной, заметила Мерсади, весь коридор был заполнен людьми.
— Можно мне войти? — спросил он.
— Кто ты? — спросила Мерсади.
— Меня зовут Титус Кассар, я модератор с титана «Диес ире», и я пришел посмотреть на святую.
Они встретились на обзорной палубе; освещение было отключено, и темнота космоса рассеивалась лишь отраженным светом только что покоренных планет. Локен стоял, прижимая ладонь к армированному стеклу. Он был уверен, что на Аурее с Сынами Хоруса произошло нечто значительное, но не мог сказать, что именно.
Торгаддон подошел попозже, и Локен, радуясь верному другу, по-братски обнял его.
Некоторое время они стояли молча, погруженные в свои мысли, глядя, как проплывают во тьме завоеванные миры. Подготовка к отлету уже почти закончилась, и флотилия вот-вот должна была отправиться дальше, хотя ни один воин не знал маршрута.
Наконец Торгаддон нарушил молчание:
— И что мы будем делать?
— Не знаю, Тарик, — ответил Локен. — В самом деле, не знаю.
— Я так и думал, — сказал Торгаддон. Он поднял руку и показал приятелю стеклянную лабораторную пробирку, в которой что-то поблескивало. — Значит, и это не поможет.
— А что это? — спросил Локен.
— Это фрагменты болтерного снаряда, извлеченные из тела Гектора Варваруса, — объяснил Торгаддон.
— Фрагменты снаряда? И почему ты их взял?
— Потому что они наши.
— Что ты имеешь в виду?
— Я говорю, что они наши, — повторил Торгаддон. — Болт, убивший лорда-командира, вылетел из болтера Астартес, а не Братства.
Локен тряхнул головой.
— Нет, это какая-то ошибка.
— Никакой ошибки нет. Апотекарий Ваддон лично исследовал осколки. Они наши, можно не сомневаться.
— Ты думаешь, Варварус был убит шальной пулей?
Торгаддон отрицательно качнул головой.
— Рана была точно в центре груди, Гарвель. Это был прицельный выстрел.
Оба они понимали последствия сделанного вывода, и при мысли, что Гектор Варварус был убит кем- то из их собратьев, Локена охватила глубокая грусть. Некоторое время они стояли молча. Затем Локен прервал молчание:
— «Впадем ли мы в отчаяние перед лицом такой лжи и упадка, или же честь и вера заставят нас действовать?»
— Что это? — спросил Торгаддон.
— Фраза из книги, данной мне Кириллом, — ответил Локен. — Мне кажется, она очень подходит к ситуации, в которой мы оказались.
— Да, ты прав, — согласился Торгаддон.
— Тарик, во что мы превратились?! — воскликнул Локен. — Я не узнаю прежнего Легиона. Когда он успел так сильно измениться?
— В тот момент, когда прозвучали выстрелы по посольству технократии.
— Нет, — возразил Локен. — Я думаю, это произошло на Давине. С тех пор все изменилось. Именно там что-то случилось с Сынами Хоруса, что-то отвратительное, темное и злое.
— Ты понимаешь, что говоришь?
— Понимаю, — ответил Локен. — И я утверждаю, что мы должны защищать истины Империума независимо от того, какие злобные силы на них покушаются.
— Клятва Морниваля, — кивнул Торгаддон.
— Тарик, зло проникло в наш Легион, и нам предстоит его искоренить. Ты со мной? — спросил Локен.
— Всегда, — ответил Торгаддон, и друзья обменялись рукопожатием, по древнему обычаю Терры.
Личные покои Воителя были погружены во мрак, единственным источником света было слабое мерцание приборов. Комната не была пуста — вокруг длинного стола собрались все преданные Воителю офицеры и командиры. Хорус, как обычно, сидел во главе стола, а за его спиной стояли Аксиманд и Абаддон, словно стражи его величия. На этом собрании присутствовали также Малогарст, Регул, Эреб, принцепс Турнет из Легио Мортис и прочие тщательно отобранные командиры армейских подразделений.
Убедившись, что собрались все, кого он хотел видеть, Хорус наклонился над столом и начал свою речь:
— Друзья, очень скоро нам предстоит перейти к очередному этапу нашей кампании в межзвездном пространстве, и я понимаю, как вам хотелось бы узнать, куда мы двинемся дальше. Скоро вы это узнаете, но сначала я хочу, чтобы каждый из вас осознал грандиозность стоящей перед нами задачи. — Хорус убедился, что внимание всех собравшихся приковано к нему, и продолжил: — Я намерен сбросить Императора с трона Терры и занять его место в качестве Повелителя Человечества.
Чудовищное заявление произвело впечатление на собравшихся воинов, и Хорус предоставил им несколько минут, чтобы каждый мог ощутить тяжесть прозвучавших слов. Он с удовольствием наблюдал за признаками тревоги, появившимися на каждом лице.
