судьей, а тот отвечает оскорбительной запиской. Ханафи рвет записку и сообщает, что с ним поступят так же, как и с его посланием. И вот дом судьи разрушен по приказу султана, его богатства конфискованы, а сам он брошен в тюрьму. Хранитель печати удивлен, видя святого в окружении впечатляющего кортежа сановников: это обычай правителей, говорит он, а не святых. Подобная дерзость дорого ему стоила: он был смещен и приговорен к смерти… Служанка суфийского монастыря по имени Барака неосторожно разоблачает чудо, свидетельницей которого она оказалась. Ее разбивает паралич, и она оказывается прикованной к постели до конца дней своих».[118]
Будучи пьяным, ученик Наджм ад-Дина стал превозноситься над своим престарелым учителем. Узнав об этом, Наджм ад-Дин в гневе проклинает его. Испугавшись, ученик приносит покаяние, на что учитель отвечает: «Раз ты просишь прощения, то веру и религию свою ты спас, но голова твоя пропадет», — и позже ученика обезглавливают.[119] После незаконного убийства другого своего ученика Наджм ад-Дин произносит длинный перечень городов, которые будут в наказание за это разрушены. Позже он сожалеет, что предал разрушению столько городов, но остановить действие своего проклятия не в силах.[120]
В свою очередь, в христианских описаниях чудес подобного рода доминирует такая особенность, как прощение обидчика и отмена наказания. Так, святой Иоанн Мосх в своем «Луге духовном» приводит рассказ, записанный со слов охотника-сарацина, который, будучи однажды на охоте, увидал монаха- отшельника и захотел ограбить его. Но как только он к нему приблизился, то вдруг замер и не смог больше двинуться ни на шаг и так простоял двое суток. Наконец сарацин взмолился: «Ради Бога, Которого ты чтишь, отпусти меня». — «Ступай с миром», — ответил инок, после чего охотник смог сойти с места, на котором стоял.[121] В Древнем патерике приводится история о том, как диакон Пафнутий был из зависти оболган одним из старцев, и после того, как святой добровольно принял епитимию за преступление, которого не совершал, оклеветавший его старец стал одержимым, но по молитве святого Пафнутия демон оставил его.[122]
В контексте приведенных здесь случаев не может не прийти на память сравнение с Ветхим Заветом, где, как известно, пророк Елисей совершил карательное чудо над поносившими его детьми (см.: 4 Цар. 2, 23–24) совершенно в том же духе, что и описанные чуть выше мусульманские примеры. В этой связи очень интересным и важным является одно замечание блаженного Феодорита Кирского. Описывая в своей «Истории боголюбцев» случай, когда девицы, которые вели себя непристойно перед святым Иаковом Низибийским, были поражены сединой, а святой начал молиться о том, чтобы им вернулся прежний цвет волос, блаженный Феодорит, удивляясь мягкости и кротости святого Иакова в сравнении с поведением в сходном случае пророка Елисея, замечает: «Иаков, имея подобную Елисеевой силу, действовал в духе кротости Христа и Нового Завета».[123] Вот это — действительно ключевые слова, выявляющие всю суть отличия карательных чудес Ветхого Завета и примыкающих к ним по характеру чудес мусульманского мира от подобных же чудес Нового Завета и святых подвижников христианства.
В христианстве также встречаются случаи фатально карательных чудес, в том числе и в Новом Завете (см.: Деян. 5,1–10; 13,8–11). Но перенос акцента со страха Божия на Божие милосердие в них уже не меняется. И фатально карательные чудеса также часто осмысляются в свете Божия милосердия. Так, например, преподобный Исидор Пелусиот эпизод с Ананией и Сапфирой, описанный в 5-й главе Книги Деяний, комментирует следующими словами: «Наказание согрешивших было не делом жестокости премудрого Петра, но делом назидания человека предведущего, наперед исцеляющего грехи людские. Ибо, начав сеять семена Евангелия и вскоре увидев возникшие плевелы, премудро исторг их без замедления, чтобы, умножившись с пшеницею, не соблюлись они будущее му огню на сожжение».[124]
В отличие от чудес пророков (муджизат), чудеса святых (карамат) вызывали к себе явно неоднозначное отношение среди мусульман. Многие великие учители суфизма считали чудеса такого рода ловушками на пути к Богу.
Так, рассказывали, что «когда шейх ал-Бистами (ум. 874) услыхал, что некий чудотворец за одну ночь добирается до Мекки, то сказал: „Диавол, преследуемый проклятием Аллаха, за один час проходит расстояние от восхода солнца до его заката“. А когда услыхал, что кто-то ходит по воде и летает по воздуху, то изрек: „Птицы летают по воздуху, а рыбы плавают в воде“».[125] А «когда Абу Сайда ибн Абил-Хайра (ум. 1049) спросили, какие чудеса числятся за неким суфием, он возмутился и ответил: „Разве не величайшее чудо, что мясник, сын мясника, вступил на мистический путь… и что к нему приходят бесчисленные посетители, жаждущие получить его благословение?“».[126] Отрицал чудеса также и ат-Тустари (ум. 886), который заявлял, что самым большим чудом является исправление дурной черты характера.
Это отвращение к чудесам выразилось в одном суфийском хадисе, приписывающем Мухаммеду изречение: «Чудеса — месячные мужчин». «Это изречение… означает, что чудеса проходят между человеком и Богом. Как муж избегает сношения с женой в те дни, когда она нечиста, точно так же Бог отказывает в мистическом единении тем, кто совершает чудеса».[127]
Каковы причины такого недоверия к чудесам-карамат? Просмотрим некоторые описания чудес в исламе.
«Суфии часто совершали чудо „приятия на себя бремени больного“. Для этого необходимо очень сильное таваджжух, сосредоточение больного и целителя друг на друге; но считается, что шейх и его ученик всегда пребывают, если так можно выразиться, на одной и той же волне».[128]
«Для излечения болезней часто используются религиозные формулы. История о том, как святой исцелил глухую девочку, прошептав ей призыв на молитву, — только один пример из длинного списка чудесных исцелений, совершенных святыми при помощи формул зикра или молитв».[129]
Однажды мистик X века Абу ал-Адйан поспорил с зороастрийцем, что сможет пройти невредимо через огонь, поскольку огонь сжигает лишь с Божия соизволения. Он в самом деле прошел через огонь, и ошеломленный зороастриец принял ислам. Ночью же святой обнаружил у себя на ноге волдырь. Он сказал слуге, что волдырь, должно быть, появился в тот самый момент, когда он очнулся от транса, выходя из огня, и добавил: «А если бы я пришел в себя, находясь в огне, я бы сгорел дотла». То есть его сохраняла сила транса.[130]
Интересно также, что, высказываясь о чудесах христианских святых, суфийские подвижники, не отрицая их, определяют их как творимые «через нияз, то есть путем тренировки тела… И вот этот начальный уровень — это уровень, от которого очень трудно оторваться, очень опасный уровень. Из-за увлечения этим уровнем в соответствии со степенью увлечения увеличивается количество преград, завес между ним и Всевышним».[131]
Приведенные тексты свидетельствуют о том понимании чудес мусульманских святых, что они происходят в силу некоего обретенного святыми свойства или благодаря их способности использовать сокрытые силы человеческого естества либо ритуальных формул, но не в силу личного участия Бога в каждом из этих чудотворений. Вот как на эту тему выражается один из современных суфийских авторов: «Суфии относятся к чудесам спокойно, считая их следствием работы определенного механизма (выделено мною, — Ю. М.), который будет оказывать влияние на человека в той мере, в какой он будет находиться в гармонии с ним».[132] Источник такого рода чудес находится как бы вне Бога и Его воли, что, вероятно, и смущало отдельных строгих мусульманских подвижников, стремившихся максимально сосредоточиться на единственности Бога. Именно потому ортодоксальное богословие ислама «подлинными чудотворцами признало только доисламских пророков».[133]
В то же время христианское представление о чудесах, совершаемых святыми, совершенно иное.
