Мы протянули орудие еще шагов двести. Тут было что-то вроде мостика. На нем орудие застряло окончательно. Дальше тропинка исчезала под водой.
Один нетерпеливый казак хотел объехать орудие, загородившее тропу. Он свернул влево и тотчас же исчез в трясине. Его удалось вытащить, а лошадь так-таки и исчезла.
- Руби постромки, — приказал полковник Шапиловский. (Мелькнула мысль, что пришлось-таки услыхать эту чрезвычайно редкую команду, — постромки можно было отстегнуть.)
Мы сняли затвор и прицел, а орудие бросили. Только тогда мы отдали себе отчет в том, что за нашим орудием никто больше не шел. Куда девалась вся колонна?
— Поручик Мамонтов, поезжайте посмотрите, что сталось с остальными.
Шапиловский, Мукалов, номера и ездовые, да с десяток казаков пошли дальше по тропе, а я повернул Дуру. Настал вечер, и наступила темнота. Я сразу остался один. Бой смолк, и кругом была полная темнота. Я очень беспокоился за брата. Я двигался с осторожностью, прислушиваясь. Копыта Дуры хлюпали по воде.
Недалеко перед собой я услыхал приглушенный говор. Я остановил Дуру. И вдруг прямо передо мной команда: “Ба-та-льон... Огонь!” — и залп разодрал темноту прямо передо мной в нескольких десятках шагов. К счастью, красная цепь стояла на высокой железнодорожной насыпи, и все пули перелетели через мою голову. Меня скрывали от них только темнота и камыши. Я замер, подождал, потом тихо повернул Дуру и направился в болото. Когда Дура булькала в воде копытами, а это было неизбежно, красные принимались стрелять, а я останавливался. Они успокаивались, я продолжал идти, они принимались стрелять. Так много раз. Наконец я от них удалился, стрельба прекратилась. Запел соловей.
В БОЛОТЕ
Я спрашивал себя, что сталось с другими орудиями, с братом, со всей дивизией? Уничтожены? Рассеяны? Ушли по другой дороге? И что будем делать мы, здесь находящиеся? Сможем ли мы найти дивизию или добраться до наших у Харькова? Ведь на всех дорогах отступающие красные. Как глупо влопались. И все от беспечности, по нашей же вине.
Я дошел до нашего завязшего орудия. Дальше тропы никакой не было. Черная вода, в которой отражались месяц и камыши, которые качались при каждом шаге Дуры. Кругом тишина и соловей.
Где же тропа? Как ее найти? Хоть бы собака залаяла на той стороне, чтобы ориентироваться. Глупо ведь погибнуть в трясине, как давеча тот казак. Дрожь меня пробирала. Вдруг я одумался. Я ведь вовсе не один. Со мной Дура, и она меня выведет. Только ей не мешать. Пусть делает, как знает. Я ее погладил:
— Ты у меня умница, ты найдешь дорогу. Иди осторожно, потихоньку. Там, где прошли другие лошади.
У меня была уверенность, что Дура меня поняла. Я отпустил ей длинный повод, бросил стремена и мысленно повторял: “Ты умница, ты найдешь дорогу”.
Я чувствовал, что она читает мои мысли и они ей помогают.
Дура тихо вошла в черную воду. Сначала вода доходила до колен, потом стала подниматься все выше и выше и дошла до груди. Дура вытянула шею, обнюхала воду со всех сторон и мелкими шажками пошла дальше. А соседние камыши равномерно качались с каждым ее шагом. Она остановилась, снова обнюхала воду, повернула направо и пошла. Потом повернула опять направо, прошла некоторое расстояние, остановилась, пошла налево. Вода как будто стала спадать. Но я боялся еще радоваться. Я все время подбадривал Дуру мысленно:
— Иди осторожно. Ты ведь знаешь, как идти...
Вода стала определенно спадать, и вскоре камыши перестали качаться. Дура пошла уверенней. Она шла по твердому дну и вскоре достигла берега болота.
- Спасибо, милая. Ты очень хорошо это сделала. Сам я никогда из болота не выбрался бы. Хорошо, что мне пришла мысль предоставить тебе искать дорогу.
Тут был маленький хутор, в котором я нашел Шапиловского с нашими людьми и два-три десятка казаков. Это было все. Никто не знал, куда подевались остальные. Из осторожности мы спали на улице, не заходя в хаты, чтобы держаться вместе.
В подобных случаях казаки замечательны. Потомки разбойников, они применяются к обстановке. Никаких разговоров, ни паники, ни растерянности. Мрачно молчат, и только.
Я смог дать Дуре только немного соломы и, конечно, ее не расседлывал. Ночь была довольно холодная. Тут-то я спохватился, что моя шинель, вещи и карабин остались там, на зарядном ящике. У меня на поясе висела карта в кожаном футляре. Я достал карту юга России и завернулся в нее. Лег около Дуры и, несмотря на тревогу, сладко заснул.
Впоследствии иногда мне снилась черная вода с отражением месяца и качание камышей кругом... и дрожь пробирала.
В ПОИСКАХ ДИВИЗИИ
На рассвете полковник Шапиловский приказал попробовать вытянуть брошенное орудие. Сам он остался с казаками, а нас — Мукалова, меня и наших людей — послал на это абсурдное дело. Ведь он сам шел по болоту, и ему же должно было быть ясно, что орудие никоим образом вытянуть по болоту нельзя. Удивительно, как люди думают, а ведь Шапиловский не был дураком.
Я горячо протестовал, пытался втолковать Мукалову: вытянуть, конечно, невозможно, мы всегда найдем другое орудие. Мы только потеряем время, и казаки уйдут без нас. Что мы будем делать одни? У наших людей даже винтовок нет. Нужно объединяться, а не разъединяться. То, что мы делаем, совершенный абсурд и глупость. Даже если вытянем орудие — для чего? Чтобы отдать его красным?
Но все мое красноречие отскакивало от Мукалова, как от стены горох. Видимо, он нюхнул кокаина, и, кроме того, старшие офицеры (Шапиловский и Мукалов) еще придерживались старого взгляда, что орудие есть знамя и из-за него надо жертвовать людьми. Я же смотрел на это иначе. Я был в полном отчаянии из- за безумия, которое мы делаем.
Но, к счастью, красные пришли мне на помощь. Да, именно красные. Они все еще стояли на насыпи железной дороги на той стороне и, увидав нас, открыли сильный огонь по нашей группе. Мы заворотили и вернулись в хутор. Казаки уже ушли. Хорош тоже Шапиловский — послал нас на вероятную гибель, а сам ушел с казаками. Другое дело, если бы он сам с нами пошел.
Вскоре мы догнали наших казаков. Мы не знали, куда идти, но нужно было двигаться, чтобы не попасть в окружение. Не знаю, кто из казачьих офицеров нас вел, но вел он прекрасно. Все дороги были полны отходящими красными колоннами. Нужно было лавировать между ними.
Каждая красная колонна нас обстреливала, но когда мы отходили по дуге и их дорога оказывалась свободной, они предпочитали идти дальше, чем гоняться за нами. Следующая колонна опять нас обстреливала, и мы опять уходили по дуге. Это было отступление по спирали.
Красные нас обстреливали из артиллерии. Орудийные выстрелы шли скорей нам на пользу, потому что давали знать рассеянным накануне казакам о нашем присутствии. Казаки появлялись отовсюду — из- под мостов, из леса, из кустов и даже из реки. Орудийные выстрелы способствовали сбору отдельных беглецов. Утром нас было шестьдесят человек, в полдень сотня, вечером триста. Утром мы шли кавалькадой, а вечером появился строй, что указывало на энергию нашего начальника. Мы, артиллеристы, болтались в тылу нашей колонны, потому что у нас не было винтовок. Не помню, где и как мы ночевали, и ночевали ли или продолжали двигаться. Но на следующее утро мы встретили разъезд, посланный от дивизии нас искать. Нашел он нас тоже благодаря орудийным выстрелам.
Можете себе представить, какая это была радость! Оказалось, что дивизия ушла другой дорогой и
