Стоял теплый вечер. Окно в кабинете было открыто, шторы раздернуты. Закатный свет, пронизавший платаны и воспламенивший купол Базилики, уже блекнул. В воздухе витали ароматы свежеполитых садиков, приятные звуки шагов вперемешку с негромкими голосами вплывали в окно. Приглушенный рев Баронсгейт казался далеким, всего лишь фоном, подчеркивавшим царившую здесь тишину.
Он положил ручку, позволил моноклю выпасть из глазницы и с удовольствием оглядел комнату. Все чудесным образом встало по местам. Старая мебель, благодаря уходу Чаббов, положительно сияла. Красный кубок мерцал на подоконнике, а пейзаж Агаты Трой, казалось, светился собственным светом.
“До чего же все замечательно”, – думал мистер Уипплстоун.
В доме было очень тихо. Чаббы, насколько он понимал, отправились по своим вечерним делам, впрочем, они приходили и уходили столь неслышно, что сказать что-либо наверняка было невозможно. Пока он возился с дневником, до него доносились какие-то шаги на ведущих в полуподвал железных ступеньках. Мистер Шеридан был у себя, принимал гостей.
Он выключил настольную лампу и подошел к окну. Только двое людей и виднелись на улице – мужчина и женщина, приближавшиеся со стороны Каприкорн-Сквер. Свет из раскрытых дверей “Лика Светила” на миг окатил их, позволив мистеру Уипплстоуну разглядеть обоих получше. Оба оказались неумеренно толстыми, что же до женщины, в ней проглянуло что-то знакомое.
Они приближались, погружаясь в тень от платанов и вновь выходя из нее. Повинуясь смешному порыву – как будто он за ними подглядывал! – мистер Уипплстоун немного отступил от окна. Женщина, казалось, смотрела ему прямо в глаза: мысль нелепая, поскольку видеть его она не могла.
Теперь он понял, кто это: миссис или мисс Кс. Санскрит. А ее спутник? Брат или супруг? Почти наверное брат. Свиноваятели.
Они уже покинули тень и, облитые светом, пересекали Уок. И он, наконец, увидел обоих во всей их кошмарной красе.
Жуткое впечатление создавалось не только тем, что они заплыли жиром настолько, что могли бы позировать друг дружке в качестве натурщиков для их скульптурных творений, и не тем, что разряжены они были совершенно непристойным образом. В наши отличающиеся вседозволенностью дни никакой наряд чрезмерно непристойным не кажется. И не только в том было дело, что мужчина носил браслеты на запястьях и лодыжках, ожерелье и серьги, что волосы его спадали из-под расшитой головной повязки, словно болотные водоросли. Не только в том, что женщина (лет пятидесяти, не меньше, подумал мистер Уипплстоун) напялила великанские шорты из черной кожи, черную шнурчатую блузу и черные сапоги. Сколь ни чудовищными выглядели эти гротескные украшения, они совершенно меркли в сравненьи с глазами и ртами Санскритов, густейшим образом накрашенными у обоих, как с почти паническим чувством увидел теперь мистер Уипплстоун.
“Им здесь не место, – подумал он, неосознанно стараясь защитить нормальность Каприкорнов. – Людям вроде них. Таким следует жить в Челси. Или где-то еще.”
Они пересекли Уок. И уже подходили к дому. Он еще немного отступил от окна. Щелкнула калитка, они спустились по железным ступенькам. Мистер Уипплстоун услышал, как внизу звякнул дверной звонок. Услышал голос мистера Шеридана. Гостей впустили.
“Ну и дела! – подумал он, мысленно перейдя на язык своей юности. – Это уж слишком! А выглядит вполне приличным человеком”.
Это он вспомнил о своей краткой встрече с мистером Шериданом.
В конце концов он уселся в кресло и раскрыл книгу. Хоть не шумят они там, внизу, и на том спасибо. Звуков снизу доносилось немного, вернее сказать совсем никаких не доносилось. Возможно, размышлял он, Санскриты являются медиумами. Возможно, мистер Шеридан – приверженец спиритизма или состоит в каких-нибудь “посвященных”. У этих-то как раз такой вид. Если не хуже. Он выбросил их из головы и погрузился в мемуары прежнего главы своего Отдела. Не слишком увлекательное чтение. Обложка с помпой сообщала о десятилетнем интервале, который пришлось выдержать со дня смерти автора, прежде чем приступить к публикации. Бог его знает почему, думал мистер Уипплстоун, – одряхлевший зануда не мог сообщить ничего, способного возмутить душевный мир даже самой впечатлительной старой девы.
Внимание мистера Уипплстоуна то и дело отвлекалось. Он вдруг осознал, что его почти неосознанно тревожит что-то, некий звук, которого он предпочел бы не слышать, нечто, ассоциируемое с озабоченностью и тревогой. Где-то на улице мяукала кошка.
“Пф!” – подумал он, если конечно, можно подумать “пф!”. Похоже, Лондон просто кишит кошками. Вообще-то на каприкорновских улицах он встречал немало этих изнеженных домашних любимиц. В “Лике Светила” имелась одна – большая, пестрая, и в
