Книга воспоминаний

которые до поры до времени не допускали новых оппозиционеров к секретам. Обнаруженным провокаторам объявлялся бойкот, и их широко разоблачали в тех коллективах, где они работали.

Для пережитой нами эпохи характерна судьба тех, кто, выполняя поручения партийных органов, выдавали себя за оппозиционеров, а по существу являлись агентами-соглядатаями, донося руководящим парторганам о деятельности оппозиции. Как правило, они все были арестованы в 1936–1937 годах и получили такие же сроки, как и настоящие оппозиционеры. Ибо бывшие оппозиционеры, отходя от оппозиции, в основном давали «чистосердечные показания» о своей фракционной деятельности и на следствии перечисляли фамилии всех, кто присутствовал на фракционных собраниях. Так что кто тут вел себя хуже, трудно сказать. Мне приходилось встречаться в лагерях с такими «оппозиционерами». Все они гораздо хуже переносили заключение, чем мы, непрерывно писали протесты и заявления во все инстанции, включая Сталина, и все получали стереотипные отказы.

…Все мы, оппозиционная молодежь, как всякая молодежь, на дружеских встречах и вечеринках любили петь. После революции и в начале двадцатых годов мы пели преимущественно старые революционные и военные песни. Теперь, в годы внутрипартийной борьбы, у нас появились свои самодеятельные поэты, сочинявшие песни, направленные против бюрократизма и карьеризма, против сползания руководства партии на позиции национализма и автократии. Переделывали соответствующим образом популярные песни, писали тексты на известные арии. Так к распевавшейся всюду песне «Кирпичики» кто-то из оппозиционеров приделал новый конец:

…Стал директором, управляющим
На заводе товарищ Семен.
Бюрократом стал, прижимающим,
Не глядит на рабочего он.
День-деньской сидит в кабинетике,
А в цеха не покажет и нос,
Прикрывается партбилетиком,
На рабочих глядит, как барбос.
Станешь плакаться на собрании,
Так пришьют моментально уклон.
«Разгильдяи вы и прогульщики!»
Заявляет товарищ Семен.
За билетиком, за талончиком
Измотался я в жизни в конец…
Говорила нам оппозиция,
Что словам только верит глупец.
Не на мастера, на директора,
А повыше прицел надо брать.
Так за критику, за политику
Поднимайся, рабочая рать!

Так и не знаю я, кто автор слов этой бесхитростной песни, отразившей настроения многих рабочих и пролетарской интеллигенции. Любили мы в Плехановке распевать такие песни. Особенно увлеченно пели Ефретов и Мишин.

Дискуссия с Бухариным отразилась в произведении тоже безымянного автора на мотив арии Мефистофеля:

На земле весь род людской
Чтит один кумир священный…
«Обогащайтесь откровенно»,
Кричит Бухарин, сам не свой.
А за ним из профессуры
Стецкий, Кантор и Слепков
Чертят па и вертят туры
На листах большевиков:
«Нэп равняется Коммуне!
Нэп равняется Коммуне!
Нет в России кулаков, кулаков…
Умер Ленин, жив Слепков, жив Слепков!»

Это уже чисто студенческая и, несмотря на ее литературную беспомощность, интеллигентско- оппозиционная песня. В ней чувствуется то, что можно назвать «ароматом эпохи»: возмущение оппозиционной молодежи тем, что «бухаринские птенцы» из Института красной профессуры — Стецкий, Марецкий, Астров, Кантор, Слепков захватили командные посты в центральной печати «Правде» и «Большевике» — и отстранили от участия в большевистской печати таких партийных деятелей и партийных журналистов, как Зиновьев, Каменев, Сосновский и другие. С еще большим темпераментом песня протестует против расширительного толкования Бухариным НЭПа как ступени к коммунизму.

В 1928 году большой популярностью в нашей среде пользовалась распеваемая на мотив «Алаверды» следующая песня:

Мы оппозицию разбили:
Кого в Сибирь, кого в тюрьму.
Шутить не любит Джугашвили.
Хвала ему, хвала ему!
Отправлен Троцкий за границу
И, если он исподтишка
Напишет хоть одну страницу,
Секим башка, секим башка!
И, если Радек вновь покажет,
Разинув пасть, враждебный клык,
То некто в бурке грозно скажет:
«Руби в шашлык, руби в шашлык!»
Зиновьев с Каменевым в паре,
Хоть и покаялись в грехах,
Скулят вдвоем на тротуаре:
«Увы и ах! Увы и ах!»
И здесь, и там, и повсеместно
Враги рассеялись, как дым.
Дороги все, как вам известно,
Ведут в Нарым, ведут в Нарым.
Алаверды, господь с тобою,
И Сталин здесь его пророк.
Но если занят ты борьбою,
Вон за порог, вон за порог!
В снегах холодных ты остудишь