Вот тоже имечко, да? На самом деле мальчика – того же самого – могли звать Всеволодом Ёлкиным, вот и представьте себе, какие возможности открываются перед одним и тем же человеком. Ёлкиным был урожден отец Севастьяна, мечтавший, что будет у него сын Сева еще в рядах Советской Армии. Мама Севастьяна против мечты не возражала, но внесла в нее кое-какие коррективы – полное имя будет «Севастьян», и фамилию возьмем материнскую. Как любят некоторые вмешиваться в наши грезы!
Самым красивым в Севастьяне Аренгольде было его имя, хотя Е.С. искренне считала его разносторонне прекрасным юношей. В нем не было ничего приторно-молодого: телячьих глаз, пухлых губ, неуклюжей робости. Высокий, резкий, с довольно крупным, на вырост, носом, уверенно вырезанным подбородком и совсем неожиданными в таком комплекте кудрявыми волосами, которые доставляли ему много слез в детстве. Сдержанный, холодноватый, словесно одаренный Аренгольд всегда был преданным рыцарем Е.С., и мысль о том, что всего через несколько месяцев этот удивительный мальчик исчезнет из ее жизни, мучила учительницу всё чаще. В последнее время, откровенно говоря, она не давала ей спать по ночам – Е.С. просыпалась и шла проверять тетради. Или редактировать тексты при луне.
Аренгольд, разумеется, был влюблен в Е.С., но она – бедная, бедная Лиза! – никогда не позволила бы этому искушению состояться. Хотя и надевала самые свои любимые платья в те дни, когда у одиннадцатого класса была литература.
Вот такое было у Е.С. обстоятельство времени – непреодолимая разница в возрасте между ней и Аренгольдом. Более того, никто и не пытался ее преодолевать – каждый, со своей стороны, делал вид, что ничего такого не происходит. Хотя Е.С. сбивалась и краснела, когда Севастьян проходил мимо. Или отвечал на ее вопросы. Или отстаивал вместе с ней – против всех! – несчастную букву Ё, за которую Е.С. давно уже собирала крестовый поход. Возможно, Севастьян боролся не столько за букву, сколько за родительскую фамилию Ёлкин, которая утратила бы вместе с точками над верхней перекладинкой всё свое брутальное звучание. Возможно, хотя Е.С. считала иначе. Самое большее, что она себе позволяла, – это помечтать о том, как они однажды встретятся, лет через пять, когда он уже будет взрослым мужчиной, а она – всё еще привлекательной женщиной.
– Милая, – окликнули бы Е.С. ровесницы из последнего вагона, – через пять лет он и смотреть на тебя не захочет!
Тут еще на третьем уроке – русского языка в пятом классе – Баян, воодушевленный пятеркой, активно участвовал в образовании однокоренных слов и написал на доске нервными буквами: «Искушение».
– Это от слова «искать», – пояснил Ваня. И улыбнулся прелестной улыбкой херувима.
Искушение, как не оно! На одной лестничной площадке с семьей Е.С. жил молоденький поп с еще более молоденькой попадьей. Оба были очень серьезные и поэтому смешные, но Е.С. не стала искать никого другого и вечером позвонила в соседскую клеенчатую дверь.
Дома поп ходил в трениках и черной футболке. Кстати, в слове «поп» нет ничего обидного.
Он так обрадовался Е.С., как будто она принесла ему благую весть.
– Проходите! Проходите! – приглашала ее девочка-попадья. Е.С. неловко села на табуретку.
– Вы хотели поговорить, – догадался хозяин, и Е.С. вдруг увидела, что он тоже – мальчик, что он, наверное, даже не помнит, какие мультфильмы показывали в перестройку. Все вокруг Е.С. вдруг оказались моложе ее на непоправимое и непостижимое число лет, а она на глазах обрастала годами, старела и выцветала вместе со своими любимыми платьями.
С чего она взяла, что ее любит Севастьян Аренгольд?
– Извините, – бормотала Е.С., прощаясь с хозяевами.
Девочка-попадья чуть не плакала от досады, так ей хотелось по-взрослому принять в гостях соседку. Священник – хотя и в слове «поп» нет ничего обидного – тихонько постучал согнутым пальцем по плечу Е.С.: как будто в калитку.
– Приходите в любое время.
И вот Е.С. сидела над тетрадками – почти все коллеги, кроме разве что Евдокии Степановны с ее информатикой и Евы Саваофовны, пристально разглядывающей в коллективном саду стволы молоденьких яблонек, делали то же самое. Обычно Е.С. проверяла тетради лихо, легко, только успевала перекладывать из одной стопки в другую – ее ждала еще и редактура, намного более тяжкий труд. Журналисты теперь совсем разучились писать, но остались при этом такими же ранимыми, как прежде.
– Она у нас вырезает всё самое лучшее! – возмущались «пикульки трехкопеечные», как любовно называла журналистскую братию мама Е.С., некогда старший редактор областного радио и заслуженный деятель культуры.
Е.С. и правда резала лишнее – «это», «является» (являются, объясняла она тем, кто ее слушал, только привидения. И то не всем!), обрубала хвосты деепричастий и выпалывала любимые слова гламуристики: «изысканный, завораживающий, поражающий, изумительный, роскошный, неповторимый, уникальный». Глаголы, ну почему все нынче так не любят глаголы? Глагол может спасти даже самое неуместное и нескромное предложение.
Слава богу, в журнале признавали букву Ё, хотя бы в этом смысле Е.С. повезло.
Но до редактуры сегодня было еще как до луны. Весна, за окном светло, стволы деревьев в саду видны как днем.
Е.С. сидит над тетрадками и пытается разобрать почерк Вани Баянова. Это даже не почерк – Баян ленится делать домашнюю работу и, как дошкольник, выводит в тетради каракули, изображающие буквы. Похоже на схематическое изображение травы или горных пиков. К запятым и другим знакам препинания Ваня относится точно так же, как писательница Гертруда Стайн, – делает вид, что их нет и никогда не было.
Е.С. ставит двойку и пишет: «Ваня, мне нужен перевод».
Это Ване нужен перевод в другую школу. Но тогда придется отдавать в другую школу и компьютеры из класса Евдокии Степановны. Как ни странно, Ванина тетрадь с каракулями отвлекает Е.С. от печальных мыслей, хотя в голове всё так же крепко сидит и царапается буквами длинное слово «искушение».
Е.С. не одинока, у нее есть муж, дочь и даже кошка, но все они – и сама хозяйка – живут в этом доме своей, отдельной жизнью. Хорошо, что у них целых три комнаты! Есть куда распылиться. Кошка иногда, впрочем, жалуется на такую судьбу, ходит из комнаты в комнату, мурявкая и пытаясь собрать непутевую семью вместе. Не за одним столом, так хотя бы в одной комнате! Но нет. Муж Е.С. Виталий ведет нескончаемую беседу с телевизором, один-одинешенек сражается с целой гвардией улыбающихся голов.
Прибегает с работы и сразу включает телевизор, а тот и рад стараться, на каждом канале – своя голова с улыбкой.
Одна голова рассказывает о погоде, про ясные майские деньки, а Виталий ей р-раз, саркастически:
– Помню я твои майские деньки на прошлой неделе – шумел камыш, деревья гнулись!
Голова, может, и хотела бы, и нашлась бы что ответить, но Виталий уже на другом канале, уязвляет другую – политически подкованную голову, с усами и в очках. Усы ядовито шевелятся, очки блестят – захватывающее зрелище! Или, как написали бы в глянцевом журнале, «уникальное и завораживающее».
Е.С. всякий раз смотрит на эту борьбу с электронными мельницами и понимает: она настолько не любит своего мужа Виталия, что ей даже жаль его становится. Ведь как бы ни любила она своего мужа, он вошел со всеми своими недостатками и телевизионными головами в состав ее жизни – а это хлеще, чем состав крови, которая хлещет.
Одна приятельница Е.С. говорила после развода с мужем, который обижал ее и даже поколачивал:
– И всё равно, Лизанька, иногда мне его так не хватает!
Понятное чувство – если бы носили по домам бумажку и собирали подписи, кто такое испытывал, Е.С. обязательно оставила бы там свою учительскую закорючку: буква Е с легкомысленной челкой и косое тире.
Е.С. берет следующую тетрадь – отличницы Риты Рыбиной. Отдых глазам, на душе бальзам. Никаких искушений!
За окном тем временем наконец-то темнеет. Мимо комнаты Е.С. громко топает дочь Карина. Е.С. в юности мечтала родить именно девочку, и мечта сбылась – правда, над ней тоже поработали.
