Прум-пу-рум… Где эта чертова колба?
Там-тари-рарам…
Вот она.
Он схватил сосуд с сидящим в нем маленьким графом Эдельмутом. Размахнулся…
Однако по дороге задумался.
Одно движение… Стоило только трахнуть сосудом о стену — и сказке конец.
Но все дело в том, что граф с детства не любил, когда сказки кончаются. Наоборот, обожал длинные и страшные приключения.
Заглянув во все углы, под стол, в корзину и в жаровню, он прошептал:
— Так, так… значит, они забрали обоих котят… Так, так… Мари и Йоханнеса. Ага…
Да, граф любил страшные приключения. Поэтому, вместо того чтобы разбить склянку, бережно поставил ее обратно на полку. Присовокупил рядом колбочку с симпатичным кабанчиком (да, да, Вилли Швайн, ты тоже в этой компании).
Отступил, полюбовался.
Выглядело прямо таки жутко. Или будет выглядеть прямо таки жутко. В нужный момент и в нужном месте.
Нет, он не будет пока разбивать склянку. Честное слово. Бояться ведь нечего: «птицу в темнице» они никогда не найдут. Ибо не знают, что это за птица. Хи-хи!..
А приключение получится что надо. Страшное. И ужасное.
Часть 3
Птица в темнице
«Нам казалось, что все беды позади. Оставалось изловчиться и похитить птицу-дело нетрудное…
Однако знали бы мы, какое страшное приключение ожидало нас впереди!»
Глава 1
Про струны арфы, всадника на холме и молитву, идущую от сердца
Солнце еще не поднялось над крышами домов. Но косые лучи его скользили по стенам, балкам, балкончикам, по усеянным чердачными окошечками покатым крышам, по острым шпилям башенок с флюгерами. И даже ухитрялись залезать в узкие просветы меж домов, называемые «улочками» — где утыканные ступеньками, где залитые от края до края зловонными лужами, а где и вполне широкие для того, чтобы в них без особого труда, крепких словечек и несчастных случаев могли разминуться два всадника.
По одной из таких улочек шли в то утро двое мужчин, ведя в поводу лошадей. На лошадях сидели две девочки.
Одна, широко распахнув глаза, казалось, совсем ушла в свои мысли. Ничего не замечая вокруг, задумчиво глядела на уши лошади.
Другая, наоборот, глядела куда угодно, только не на уши лошади. И с любопытством мигая белобрысыми ресницами, крутила во все стороны острым носом.
Процессию замыкал похожий на солнышко мальчишка — весь в веснушках и с рыжими вихрами. Он шел за хвостом последней лошади и улыбался до ушей.
Имя одного из взрослых было Бартоломеус, второго — Вилли Швайн. Как звали остальных, вы, возможно, сами догадываетесь.
Путь от замка Наводе занял два дня: пришлось сделать большой крюк, чтобы завернуть в деревню и отдать родителям двух малышей — Мари и Иоханнеса.
Пауля-Фауля тоже хотели сдать родственникам. Но выяснилось, что Пауль-Фауль никуда уходить и не думает. Это еще почему? Да вот так вот. Небезразличны ему судьба ее сиятельства и бывшей его хозяйки Марион. Если господину Бартоломеусу жалко истратить на него монетку, то и не надо, он и сам найдет себе пропитание — недаром три года котом пробыл. А еще, ежели нападут разбойники, он отлично умеет драться, кусаться и очень громко кричать «На пома-а-ащь!». Ко всему, еще знает средство против упырей.
Сраженный числом ценных умений, заключенных в одном только мальчике, господин Бартоломеус, разумеется, не стал его прогонять. И даже подарил монетку.
В Альтбург прибыли под вечер. Остановились в доме, расположенном на улице Безлуж, наскоро поели, соснули. А утром, то есть уже сегодня, покупали лошадей.
…Они прошли мимо ряда лавок — портного, оружейника, мясника, скорняка и посудника.
Они миновали группу школяров, игравших в камешки на ступеньках церкви святого Юлиана.
Они оставили позади базарную площадь, куда уже стекались спозаранку горожане, чтобы купить — и крестьяне из соседних деревень, чтобы продать свои товары, груженые в повозки.
Чем дальше, тем больше встречалось народу. Потому что, во-первых, становилось все светлее, а во- вторых, улочка, на которую они свернули, кончалась аккурат у ворот города.
Ворота были распахнуты. Вооруженные алебардами стражники пропускали одну задругой повозки, взимая с входящих пошлину за проход в город и провоз товара.
Скрипели колеса, ржали лошади, суетился народ. Остановившись перед толпой, мужчины отвели лошадей с девочками на обочину. Туда, где, сидя возле харчевни, перебирал струны арфы бродячий музыкант.
Хоп! — подхватив Эвелину, Бартоломеус поставил ее на землю рядом с собой.
— Может быть, все-таки вы возьмете нас с собой? — с мольбой попросила девочка — уже, наверное, в двадцатый раз.
— Мы не помешаем, честное слово. А только будем помогать, — заверила Марион, выныривая из-за крупа коня.
— Мы помощники хоть куда, — поддержал Пауль.
Но стоял страшный шум — и, похоже, Бартоломеус ничего не расслышал. Во всяком случае, он не ответил. А молча вскочил на коня, натянул поводья и озабоченно нахмурился:
— Ай, ай… Я, кажется, забыл насыпать зерна моей пеночке.
— Я позабочусь о ней! — поспешила успокоить его Эвелина. И уже совсем оставив надежду, кротко спросила: — Но хотя бы… хотя бы… через который срок ожидать вас обратно?
На этот раз Бартоломеус расслышал. Он задумчиво погладил подбородок, поглядел в небо, прикинул…
— М-да. Два дня туда, два дня обратно… три дня в гостях у Упыря… Светское имя которого, между прочим, «Гайст фон Дункель», — оглянулся он на Вилли Швайна. — Так вот, если все сложить, то вместе получается… Два, да два, да три… М-да, три. Ближайшие три недели можете о нас не волноваться.
— Та-ак много! — потерянно прошептала доверчивая Эвелина, не знавшая арифметики: ибо в монастыре Святых Пигалиц учили складывать разве что белье в корзину для матушки Молотильник.
— Три недели! Пресвятая Дева! — ужаснулась Марион, умевшая считать столь же ловко, что и ее сиятельство.
А Пауль, сам не зная для чего, но просто на всякий случай перекрестился.
— Что же вы думаете, ваше сиятельство, — с укором взглянул Бартоломеус. — Важные дела не делаются наскоро. Ну…
