Встряхнув длинными волосами, Шлавино удивлено оглянулся. А что он, собственно, делал тут весь день? Глядел в окно? Какая трата времени!
«Граф Эдельмут… Граф Эдельмут…»
Шлавино беспокойно забегал по темной зале. Под мягкими кожаными сапогами заскрипели осколки стекла.
«Да кто знает о нем, о графе Эдельмуте? Кто из знати уже успел увидать его? Кто признал его?»
Остановившись возле безлицых доспехов, Шлавино задумчиво уставился в пустоту шлема. Геральдический «орел» смотрел нагло и в упор.
— Что таращишься? Будто кто уже признал тебя! Ведь никто еще пока… Ведь наверняка пока никто…
А значит, есть шанс!
Промчавшись через залу, граф распахнул дверь в освещенный факелами коридор:
— Эй, кто там! Седлайте коней!
— Как, ваше сиятельство! На ночь глядя?
— Я сказал — коней седлать!
Сорвав факел со стены, он скорыми шажками сбежал вниз по лестнице.
Ну, Эдельмут, ни ты, ни твоя дочь долго не проживете!
Стоял солнечный осенний день. После дождя земля немного подсохла и ничто не мешало быстрой езде.
По дороге между лесом и полем двигалась маленькая кавалькада.
Впереди на крутобоком сером жеребце ехали вдвоем мальчик и девочка лет двенадцати. На мальчике был простенький плащ с просторным капюшоном — как, знаете, носил в те времена всяк и каждый: открывая через небольшую прорезь лицо, капюшон спускался на плечи, а на затылке переходил в длинный «ципфель», на кончик которого большие модники еще и пришивали бубенчики или кисточки. «Ципфель» был такой длинный, что можно было его обернуть несколько раз вокруг шеи. Что мальчик и сделал: теперь капюшон играл еще и роль шарфа.
Уфф, холодно! Сидевшая впереди девочка то и дело вздрагивала и стучала зубами. Ведь у нее не было ни капюшона, ни уж тем более «ципфеля». Один лишь шейный платок и тонкая шерстяная накидка на костлявых плечах. Зато такое легкое одеяние позволяло легко двигаться: беспрестанно ерзая на месте, Марион (то была, конечно, она) с любопытством оглядывалась на своих спутников.
А спутники, конечно, были достойны внимания. Вполголоса беседуя с Бартоломеусом, в десяти шагах от детей ехал сам граф Эдельмут.
Граф Эдельмут! Имя из легенд. Как много о нем всего рассказывали и как по-всякому изображали. Но, конечно, в действительности граф оказался уж куда красивее и благороднее. Казалось, на белоснежном скакуне едет сам король. По меньшей мере, герцог. Королевская осанка, орлиный нос, взгляд из-под полуприкрытых век…
О, божество! — в который раз сказал взгляд Марион, снова обернувшейся в седле.
Вид на рыцаря заслонил широкий капюшон Пауля.
«Как ты думаешь, он святой?» — хотела спросить Марион, раз уж заслонил.
Но у Пауля были свои мысли, которыми ему тоже не терпелось поделиться:
— Как ты думаешь, возьмет его сиятельство меня оруженосцем?
— Тебя? — с сомнением поглядела Марион.
— Ну да, — не очень уверенно проговорил мальчик. И поправил «ципфель». — Ведь нужен же каждому рыцарю оруженосец. Кто будет носить его щит и копье? Кто будет помогать ему надевать доспехи?
— Да, конечно, нужен! — согласилась Марион. — Но — тебя?.. — Взгляд девочки выражал больше чем недоверие.
Пауль, и так доселе беспокоившийся, преисполнился воистину тревожных дум.
Ток-ток, ток-ток… — резво скакали лошади. Из-за леса показался шпиль церквушки. Здесь перекрещивались две дороги. Одна шла к мосту через небольшую речку, другая уходила вверх по заросшему лесом холму.
— Неподалеку должен быть трактир! — то ли догадался, то ли уж точно знал Бартоломеус.
У перекрестка двух дорог стоял большой деревянный крест. Граф Эдельмут стегнул коня и подъехал первым.
Соскочил на землю, преклонил колени.
Подскакав следом, поторопились спешиться и остальные.
— …прими, Господи, молитву из уст страдавшего… десять лет… пошли свое благословение…
Опустившись в траву на колени, осенили себя крестом все.
— …сверши, Господи, суд праведный… мерзавца колдуна, мошенника Шлавино предай в руки того, кому служит он — сатаны… восстанови справедливость…
— Аминь…
Поднимаясь с колен, его сиятельство уронил шапку.
Как коршун, налетел Пауль на оброненное — и с поклоном протянул графу.
— Проворный мальчуган, — кивнул Эдельмут и обернулся к Бартоломеусу: — Из него вышел бы неплохой оруженосец.
Пауль порозовел от счастья.
А Бартоломеус, с улыбкой похлопав мальчика по плечу, тщательно отряхнул шапку от пыли и передал графу. Затем подошел к своей рыжей лошади и незаметно спрятал что-то в седельную сумку.
Что-то. Волос. Черный — совсем как у графа.
…Трактир оказался несколько дальше, чем предполагали.
— Чуток через лес, дальше вниз по холму — и будет благородным господам трактир, — пообещал щербатый мужик, встретившийся им на дороге.
— А далеко ли замок герцога фон Бёзе?
— Замок? Тут недалеко. Благородные господа верхом к вечеру будут. Но, сказывают, герцога в замке нет.
— Нет? Где же он? — наклонился с коня граф.
— А в гостях у епископа Хайлигмана. Это в Шлосбурге. Сказывают, там все благородные господа собираются на турнир.
— В Шлосбурге? — нахмурился граф. — Как долго ехать туда?
— Не меньше двух дней, — подсчитал Бартоломеус.
— Гм… скверно. — Граф тронул коня.
Отпустив поводья, они не спеша двинулись по лесной дороге.
— Досадно, — морщился граф Эдельмут, глядя на гриву лошади, — досадно, что герцога фон Бёзе нет в замке. Ты же знаешь, герцог — старинный мой приятель. Мы частенько в детстве с ним играли в прятки в его замке Средьлугов. А кроме того, он кузен короля. Признает меня он, — а это уж несомненно — признают и все. И тогда уж нашему Шлавино никуда от костра не деться.
— Беда, ваше сиятельство, в том, что Шлавино — колдун… И в связи с этим… — Бартоломеус подъехал ближе.
— Уж об этом ты мог бы мне не напоминать, — процедил сквозь зубы Эдельмут. — Сколько лет я провел в его кле… в темнице! Но сейчас… — Глаза его недобро сощурились. — Попадись мне только этот мерзавец. Само собой, он побывает в теплых руках Жмытя, прежде чем я отправлю его на костер.
Светило солнце сквозь оголенные осенью ветви деревьев, шуршала листва под ногами коней. В чаще три раза прокричал сыч.
— Кхе, кхе, — кашлянул Бартоломеус, — как бы сказать вашему сиятельству… Мастер Жмыть больше не занимается своим делом. С недавнего времени он сменил образ жизни и…
— Тем лучше, — улыбнулся Эдельмут, — тем лучше. Колесо дыбы буду крутить я сам. И можешь не сомневаться: косточки мошенника будут хрустеть в ритме модного французского шансона. Дыба будет первой. За ней пойдут «испанские сапожки», далее…
