– Но я должен вернуться, назад в траншею! – солдат в нем продолжал цепляться за свой долг.
– Сын мой, – теперь говорила мать, – сын мой, вы в траншее.
Лавеллер изумленно смотрел на нее. Глаза его обежали прекрасную сцену. Потом он снова взглянул на нее взглядом изумленного ребенка. Она улыбнулась.
– Не бойтесь, – сказала она. – Все в порядке. Вы в вашей траншее, но она в столетиях от нас; да, двести лет, по вашему счету времени; и мы так считали когда-то.
Холодок пробежал по его телу. Они сошли с ума? Или он? Рука его коснулась теплого плеча; это прикосновение успокоило.
– А вы? – наконец смог он спросить.
Он заметил, что они переглянулись, и мать в ответ на невысказанный вопрос коротко кивнула. Мадемуазель Люси взяла лицо Питера в свои мягкие руки, снова взглянула ему в глаза.
– Ma mie [1], – мягко сказала она, – мы были… – тут она заколебалась… вы называете это… мертвыми… для вашего мира это было двести лет назад.
Но прежде чем она произнесла это, Лавеллер, я думаю, понял, что приближается. На мгновение он почувствовал во всем теле ледяной холод, который тут же исчез, исчез как изморозь под горячим солнцем. Если это правда – да ведь тогда смерти не существует! А это правда!
Это правда! Он знал это с уверенностью, в которой даже призрака сомнения не было, – но насколько его желание поверить отразилось в этой уверенности? Кто может сказать?
Он посмотрел на шато. Конечно! Его развалины виднелись в темноте, когда ее разрывали вспышки, в его подвалах хотел он уснуть. Смерть – о, глупые, трусливые люди! – и это смерть? Это великолепное место, полное мира и красоты?
И эта удивительная девушка, чьи карие глаза – ключ к его самому сердечному желанию! Смерть? Он смеялся и смеялся.
Еще одна мысль пришла ему в голову, пронеслась, как ураган. Он должен вернуться, вернуться в траншею и открыть остальным великую истину, которую он обнаружил. Он похож на путника из умирающего мира, невольно наткнувшегося на тайну, которая превращает их лишенный надежды мир в живое небо.
Больше не нужно бояться снарядов, сжигающего огня, пуль, сверкающей стали. Какое они имеют значение, когда это – _э__то_ – истина? Он должен вернуться и сказать им. Даже эти два шотландца затихнут на проволоке, когда он шепнет им.
Но он забыл – _о__ни_ теперь знают. Но не могут вернуться, чтобы рассказать, – а он может. Он был возбужден, полон радостью, поднят до небес, полубог, носитель истины, которая освободит одолеваемый демонами мир от этих демонов; новый Прометей, который несет людям более драгоценное пламя, чем старый.
– Я должен идти! – воскликнул он. – Должен рассказать им! Как мне вернуться – быстрее?
Сомнение охватило его, он задумался.
– Но они не поверят, – прошептал он. – Нет, мне нужно доказательство. Я должен принести что- нибудь, чтобы доказать им.
Леди Токелен улыбнулась. Взяла со стола маленький нож и срезала гроздь роз, сунула ему в руку.
Прежде чем он их сжал, девушка перехватила цветы.
– Подождите, – прошептала она. – Я дам вам другое послание.
На столе оказались перо и чернила, и Питер удивился, откуда они взялись: до этого он их не видел; но среди такого количества чудес что значит еще одно маленькое чудо? В руке мадемуазель Люси был и листок бумаги. Она склонила головку и принялась писать; подула на бумагу, помахала ею в воздухе, чтобы просушить; вздохнула, улыбнулась Питеру и обмотала бумагу вокруг стеблей роз; положила на стол и приглашающе взмахнула рукой.
– Ваш плащ, – сказала она. – Он вам понадобится, теперь вы должны вернуться.
Она помогла ему одеться. Она смеялась, но в ее больших карих глазах были слезы; красный рот печален.
Теперь встала старшая женщина, снова протянула руку; Лавеллер склонился и поцеловал ее.
– Мы будем ждать вас, сын мой, – негромко сказала она. – Когда время наступит, возвращайтесь.
Он протянул руку за розами с обернутой вокруг стеблей бумагой. Девушка опередила его, подняла цветы, прежде чем он коснулся их.
– Вы не должны читать, пока не уйдете, – сказала она – и опять розовое пламя вспыхнуло у нее на щеках и горле.
Рука об руку, как дети, они заторопились по газону к тому месту, где Питер встретил ее. Тут они остановились, серьезно глядя друг на друга, – и здесь другое чудо, которое произошло с Питером Лавеллером и о котором он забыл, пораженный своими открытиями, потребовало высказывания.
– Я люблю вас! – прошептал Питер этой живой давно умершей мадемуазель де Токелен.
Она вздохнула и оказалась в его объятиях.
– О, я знаю! – воскликнула она. – Дорогой, я знаю это – но я так боялась, что ты уйдешь, не сказав мне этого.
Она подняла свои сладкие губы, прижала их к его губам; откинулась назад.
– Я полюбила тебя с того момента, как увидела здесь, – сказала она, – и буду ждать тебя здесь, когда ты вернешься. А теперь ты должен идти, мой дорогой и любимый; но подожди…
Он почувствовал, как ее рука пробралась в карман его рубашки, что-то прижала к сердцу.
– Послания, – сказала она. – Возьми их. И помни: я жду. Я клянусь. Я, Люси де Токелен..
В голове у него зашумело. Он открыл глаза. Он снова в траншее, а в ушах еще звучит имя мадемуазель, а на сердце он чувствует пожатие ее руки. Голова его повернута к трем людям, смотрящим на него.
У одного из них в руке часы; это хирург. Зачем он смотрит на часы? Неужели он так долго отсутствовал?
Ну, это неважно, ведь он принес такое известие! Усталость его исчезла; он чувствовал себя преображенным, торжествующим; душа его пела гимны. Забыв о дисциплине, он устремился к троим.
– Смерти нет! – воскликнул он. – Мы должны сообщить об этом по линии – немедленно! Немедленно, понимаете? Скажите всем: у меня есть доказательство…
Он запнулся и подавился словами. Трое переглянулись. Майор поднял электрический фонарик, посветил Питеру в лицо, смотрел он странно, потом быстро подошел и встал между юношей и его оружием.
– Придите в себя, мой мальчик, и расскажите нам все об этом, – сказал он.
Они совершенно не заинтересовались. Ну, ничего, сейчас он им расскажет!
И Питер рассказал им, опустив только то, что произошло между ним и мадемуазель: ведь это в конце концов их личное дело. Они серьезно и молча слушали его. Но тревога в глазах майора усиливалась.
– И тогда – я вернулся, вернулся быстро, как мог, чтобы помочь нам всем, чтобы убрать все это, – рука его взметнулась в жесте отвращения, – потому что все это неважно. Когда мы умираем, жизнь продолжается! – закончил он.
На лице ученого появилось выражение глубокого удовлетворения.
– Отличная демонстрация; лучше, чем я надеялся! – сказал он над головой Лавеллера майору. – Замечательная штука – человеческое воображение!
В голосе его звучало благоговение.
Воображение? Питер был поражен до глубины души.
Они ему не верят! Он им покажет!
– Но у меня есть доказательство! – воскликнул он.
Он распахнул шинель, порылся в кармане рубашки; пальцы его сомкнулись над клочком бумаги. Ага, сейчас он им покажет!
Он вытащил цветы и протянул им.
– Смотрите! – Голос его звучал торжественной трубой.
Но что это с ними? Неужели они не видят? Почему они смотрят ему в лицо, а не на то, что он
