— В мои обязанности входит оберегать тебя.
— И ты это делаешь. Ты же бросил мне веревку и втащил обратно. Кстати, спасибо тебе.
Барретт улыбнулся и стал перевязывать другую руку.
— Твоя американская мисс очень взбалмошная.
Рафаэль почувствовал раздражение, но огорчился не из-за этого, а из-за того, что придает слишком большое значение тому, что мужчины говорят об Анни Треваррен, не важно, плохо они говорят или хорошо. Даже самому близкому из всех его друзей лучше бы помолчать.
— Это наследственное, — безразлично проговорил он. — Ты бы знал ее родителей.
Закончив с перевязкой, Барретт отправился к бару и налил бренди в две рюмки. Одну он предложил принцу, который неловко поднес ее ко рту и с удовольствием выпил.
Обычно, зная Рафаэля, телохранитель держал свои мысли при себе, но сегодня англичанин разговорился.
— Здесь опасно. — Он поднял рюмку и помедлил, то ли вдыхая запах бренди, то ли о чем-то думая. Возможно, и то, и другое, потому что он был образованным человеком и ценил хорошие напитки. — Если честно, я удивился, что ты разрешил своей сестре вернуться, когда здесь так неспокойно.
Рафаэль вздохнул и закрыл глаза. У него ныли руки и колени, да еще правое плечо, ведь он здорово ударялся о стены своего замка, пока Барретт поднимал его на веревке. Какое тут может быть настроение отвечать на вопросы, когда он сам ничего не понимает.
— Вне всяких сомнений, ты также удивлен, почему в это неспокойное время я разрешил сестре привезти подругу. Барретт, ты с возрастом стал ужасно любопытным.
Телохранитель улыбнулся. Ему, как принцу, было чуть-чуть за тридцать. Оба они потеряли матерей в самом нежном возрасте. Джон Барретт, отец Эдмунда, по-доброму относился к юному изгнаннику, терпеливо обучая его верховой езде, охоте, рыбной ловле и драке, как будто он был его собственным сыном.
Сколько раз Рафаэль мечтал, чтобы так оно и было.
— Можешь сказать, что я лезу не в свои дела, — примирительно проговорил Барретт.
— Да, — не стал возражать Рафаэль. — Но ты столько раз рисковал своей жизнью, спасая меня, что заслужил откровенного разговора. — Он отпил бренди. — Семьсот лет женщины моего рода давали брачные обеты в здешней церкви. В церкви замка Сент-Джеймс.
Рафаэль замолчал. Воспоминание о грандиозном венчании с его возлюбленной Джорджианой, с его английской розой, окрасило печалью мысли Рафаэля.
Венчание происходило в Лондоне из-за взаимной неприязни Рафаэля и его отца, и Рафаэль постарался отодвинуть это воспоминание подальше, чтобы не демонстрировать свои горести даже лучшему другу.
— Я не мог отказать в этом Федре. Опасно или не опасно, но я не мог. Что же до Анни… до мисс Треваррен… то она здесь в помощь принцессе, ведь у нее много забот перед свадьбой. К тому же, эта девица из доблестного рода, как ты сам мог заметить сегодня.
Барретт хмыкнул и покачал головой, однако беспокойная тень мелькнула в его светло-карих глазах.
— Что-то жених не торопится с приездом.
Рафаэль, нахмурясь, подался вперед и едва не пролил бренди на бесценный персидский ковер своей покойной матери. Это было одно из немногих сокровищ, которые он оставил себе после возвращения в Бавию меньше двух лет назад, тогда как все остальное награбленное за много веков добро отдал в национальные хранилища. Хотя об этом мало кому было известно, но семья Сент-Джеймсов жила теперь на свои собственные доходы, не залезая в государственную казну.
Ни во сне, ни наяву Рафаэль не забывал, что его усилия опоздали и ничего хорошего не сулят ни ему, ни, похоже, стране.
— На что ты смотришь? — спросил Барретт, который почувствовал себя не в своей тарелке, когда понял, что Рафаэль пристально разглядывает его.
— Мне кажется, ты сказал кое-что важное. Тебе не все равно, приедет жених завтра, через месяц или через неделю после Страшного Суда?
У Барретта даже шея побагровела, чего Рафаэль не видел едва ли не с детства. Он было заговорил, но быстро замолчал, решив допить бренди и утопить в нем рвавшиеся с языка слова.
У Рафаэля разболелся затылок. Ему хотелось лечь где-нибудь в темной комнате и проспать все — свадьбу Федры, грядущую революцию, крах семьи, которая как-никак семь столетий правила этой маленькой европейской страной. Рафаэль мечтал о мирной жизни и понимал, что этого ему, наверное, уже не будет дано.
Он опять откинулся в кресле и закрыл глаза.
— Ты любишь принцессу, наконец произнес он. — С каких пор? Думаю, с прошлого года, когда она приезжала сюда на каникулы.
Барретт долго молчал. Когда же он заговорил, голос у него был хриплый. Он как будто защищался.
— Да.
— Ты конечно же знаешь, что это безнадежно. Федра была предназначена Чандлеру Хэзлетту через несколько дней после того, как ее крестили. Он — наш дальний родственник. — Рафаэль открыл глаза и, встретившись взглядом с Барреттом, постарался не выдать своего сочувствия. — Этот союз — дело чести. Договор нельзя расторгнуть даже ради моего самого близкого друга.
— Она его не любит.
Уверенность, с какой говорил Барретт, расстроила Рафаэля еще больше.
— Это не имеет значения, — ответил ему Рафаэль. — Такие браки редко совершаются по любви. Здесь главное — политика и собственность.
Барретт не спорил, понимая неизбежность некоторых обычаев для аристократических семейств. Оба подвели черту под неприятным разговором.
Кивнув, Барретт пересек комнату в направлении массивных дверей.
— Сегодня я тоже поставлю охрану у твоих дверей.
— Прекрасно, — ответил Рафаэль, поднимаясь с кресла и морщась при взгляде на повязки. Интересно, как ему справляться с такими руками? — А кто-нибудь присмотрит за комнатой мисс Треваррен? Насколько мне известно, она во сне лазает на башни и ходит по парапетам.
Барретт улыбнулся, хотя глаза у него оставались печальными.
— Присмотрит, если хочешь, — сказал он и ушел.
Рафаэль тотчас вскочил с кресла, развязал руки и бросил бинты в камин. Скривившись от боли, он разогнул пальцы, немного подождал и постарался отвлечься. Потом налил себе еще бренди и стал думать об Анни.
Принц улыбался. Оказывается, он не может бросить ее в темницу, потому что Патрик Треваррен его за это выпорет и будет оправдан. Все же он обещал не оставлять ее без наказания и собирался сдержать свое слово.
Это-то, по крайней мере, он может себе позволить после всех треволнений.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Одной рукой приподняв край ночной рубашки, чтобы не споткнуться, Анни поднялась на четыре ступеньки к своей кровати и скользнула под одеяло. Глядя на отблески огня и танцующие на потолке тени, она подвела итог своим несчастьям.
Намерения у нее были самые невинные, в этом она не сомневалась даже наедине с собой, но явно внушенные недоброй силой. Всего-то ей хотелось взглянуть сверху на Хрустальное озеро, расположенное далеко от замка в самой глубине леса. Вот она и решила, что с южной башни смотреть удобнее, чем откуда бы то ни было еще.
