Она повернулась ко мне — пронзительные глаза, белая поросль на подбородке.
— Вы кто?
— Николас Платт. Друг Константина Андреевича.
— Ми-истер Платт, — произнесла она. — По-моему, там его сын живет. Так мне сказали.
— Вы его видели?
— Может, и видела.
— Как он выглядит?
— Не помню.
Снаружи, в каньонах, образованных старыми доходными домами, бесновался ветер, снег летел мне в лицо, у меня мгновенно потекло из носа и заслезились глаза. Шапку я, непонятно почему не надел. Если не поспешить, можно остаться без ушей. Я поднялся по лестнице моего дома, сбивая о ступени снег с ботинок, позвонил в дверь Олега Николаевича и, как только он открыл, спросил:
— Олег Николаевич, у Константина Андреевича есть сын?
Он отрицательно покачал головой.
Я постоял немного, не зная, что сказать, но понимая: какие-то слова произнести необходимо, и, сообразив вдруг, что мне не известно имя его кота, спросил, как того зовут.
— Джордж, — ответил Олег Николаевич и закрыл дверь.
Глава десятая
— Ты знаешь, как это делается? Серьезными людьми? Для начала они подыскивают какого-нибудь алкаша или бродягу, дают ему пятьсот долларов, фотографию жертвы и обещают еще пять сотен после окончания работы. Бродяга думает: какого черта, с такими деньгами я смогу целый год купаться в мете или антифризе. Ну и приканчивает жертву кирпичом либо ножом в ее подъезде или в каком-нибудь переулке. Хотя если он эстет, то может воспользоваться и пневматическим пистолетом, переделанным где-нибудь в Литве в боевой.
— Почему в Литве?
— Ты слушай, слушай, это еще не конец. Тут все просчитано, Ник. Потом заказчик дает десять тысяч долларов профессионалу, чтобы тот убрал побродяжку — аккуратно, понимаешь? — пистолет с глушителем, контрольный выстрел в голову, все по классу люкс. В итоге живая ниточка, которая связывала заказчика с первой жертвой, обрывается.
Тут Стив, насколько я помню, примолк, чтобы понаблюдать за двумя длинноногими рыжими девушками, гонявшимися одна за другой вокруг стриптизного шеста, который возвышался за моим левым плечом, — одна была одета зайчихой (эластичные уши, белый мохнатый хвостик), а другая медведицей (когти, лифчик из медвежьей шкуры, маленький бурый медвежий нос). «Русское Сафари». По-моему, так назывался этот стрип-клуб.
— Ишь ты, — произнес Стив и поднял к губам бокал.
Разговор об убийствах начался, когда я спросил, как поживает большая статья о российской энергетической системе, над которой он работал осенью. Ее не стали печатать, редактору газеты пригрозили обвинением в клевете, он испугался. Впрочем, Стив находился в то время в Сибири, в одном из ее глухих краев, в три раза превосходящих Европу размерами. Температура там была — градусов тридцать семь, Стив едва не отморозил намертво ноги. А оказался он там потому, что месяц с небольшим назад губернатору края ударила в голову непонятно какая жидкость и он объявил войну коррупции, рассердил кого-то в Министерстве внутренних дел и вскоре был найден мертвым в бане, стоящей в парке при его доме. Самоубийство, пояснил Стив, во всяком случае, если верить местной прокуратуре и местным газетам. Губернатор выстрелил себе в голову — дважды.
Мы посмеялись. Научиться смеяться — в России это пара пустяков.
Вот после этого он и принялся рассказывать мне, как устроен российский рынок заказных убийств. Цены на нем ползут вверх, сказал Стив. Ты можешь, конечно, попробовать нанять кого-то из бывших чеченских повстанцев, однако тебе придется иметь дело и с их друзьями из армии, продающими им оружие, а это добавит не один ноль к цифре, которая будет стоять в предъявленном тебе счете. Сейчас, чтобы найти убийцу, стоящего меньше десяти тысяч долларов, сообщил он, нужно ехать в Екатеринбург или хотя бы в Калугу. Инфляция. Кошмар, сказал я.
Медведица изловила Зайчиху — или наоборот, — и они принялись пожирать друг дружку. А когда покончили с этим, на Зайчихе только и осталось что авиаторские очки да туфельки на высоком каблуке — в них она и свисала с верхней поперечины шеста, обвив ее лодыжками. Довольный Стив снова глотнул красного вина.
Наверное, мне следует признаться, что в первый мой московский год, а может, и немного дольше я слишком часто заглядывал в клубы наподобие этого — в «Мистер XXX», «Golden-Girls», «Голодную Кошку». Такие посещения стали едва ли не частью моей работы. В прежней моей, лондонской, жизни я пару раз бывал в одном стриптизном заведении Клеркенуэлла — на мальчишниках, — но и не более того. Однако в Москве каждый, казалось, обладатель детородного члена и кредитной карточки — все до единого иностранные юристы и банкиры, плюс половина тех русских, которые могли себе это позволить — проводили один, самое малое, вечер в неделю, засовывая рубли в украшенные блестками трусики. Впрочем, в конце концов такое времяпрепровождение стало представляться несколько унизительным — мне, я имею в виду, а не клубным девицам. К тому же со мной произошел пренеприятнейший случай: бармен вставил в мой счет дико дорогие коктейли, которых я и в глаза не видел, а когда я заспорил с ним, вышибалы выволокли меня во дворик за кухней и малость потаскали по нему за волосы — пока с меня не слетели очки и я не согласился раскошелиться. А потом появилась Маша, которой мне было более чем достаточно. Таких чувств я ни к одной девушке давно уже не испытывал. Как правило, даже когда какая-то из них нравилась мне, я, проведя с нею месяц-другой, обнаруживал, что начинаю поглядывать по сторонам в поисках следующей. Но Маша, как мне представлялось, постоянно менялась к лучшему: становилась все более страстной и по-хорошему самолюбивой. Я думал, что мы с ней настоящие: два встретившихся в темноте живых существа.
Вот почему я уже несколько месяцев не погружался в слегка отдававшую гомосексуальностью атмосферу стрпп-клуба с ее всеобщим полупьяным половым возбуждением. Однако Стиву захотелось пойти именно сюда — мы и пошли.
— Ну а как там любовь всей твоей жизни? — поинтересовался он. — Та, которую ты встретил в метро?
— С ней все хорошо.
— Она к тебе еще не переехала?
— Нет. Ну, почти. Хотя нет. Пока еще нет.
— А старушка из Мурманска? Она уже скоро прибудет?
— Отлипни, Стив.
Разговор этот происходил, я думаю, в начале февраля. Снег, лежавший во дворе церкви, что стояла между моим домом и бульваром, уже доходил мне до пояса, а на той стороне улицы, которую никто не чистил, его навалило еще и побольше. У Маши действительно все было хорошо, собственно, все было хорошо у нас обоих. К этому времени она оставалась ночевать у меня по два-три раза в неделю. Я начал набивать холодильник ее излюбленными продуктами: солеными грибами, виноградным соком и похожим на йогурт русским молочным напитком, к которому мне привыкнуть так и не удалось. Нанял уборщицу- белоруску, чтобы она поддерживала в квартире относительный порядок и чистоту. На этой стадии наших отношений Маша могла уже и переехать ко мне — и, наверное, переехала бы, живи мы в Лондоне, где, как нам с тобой хорошо известно, прагматичность и рынок жилья помогают вожделению обращаться в верность и проецируют настоящее в будущее, отчего романтические отношения приводят к практическим результатам. От станции «Пушкинская» Маша добиралась до своего магазина у Третьяковской галереи в четыре раза быстрее, чем от ее квартиры на Ленинградском проспекте. Однако она молчала, а я на нее не давил.
