собеседнике.
— Хочу, — сказала она. — И если вы не возражаете, попрошу принести нам чего-нибудь прохладительного. День был напряженный, я немного устала.
— Я бы не отказался от бокала джеймо, — откликнулся Нильсон.
Директор кивнула. Вызвала давешнего практиканта, попросила его соорудить коктейль для посетителя и кувшинчик легкого вина для себя. Когда через пятнадцать минут юноша вошел в директорский кабинет с подносом, нагруженным запотевшими сосудами, то застал довольно странную сцену. Ирина Александровна и ее гость стояли у старинного, изготовленного еще в середине прошлого века шкафа, но говорили, похоже, не о марсианских ископаемых за его стеклами. Практиканту показалось даже, что директор отчитывает посетителя, словно нерадивого студента. Хотя на вид этому егерю не более тридцати лет, из студенческого возраста он давно должен был выйти. Юноша быстро поставил поднос на столик и бесшумно выскользнул из кабинета. Затянувшаяся мембрана двери отсекла завершение фразы, произнесенной Ириной Александровной звенящим от напряжения голосом: «Об этом давным давно следовало сообщить в…»
— Хорошо, я сама свяжусь с нашим Советом, — сказала Голуб, переведя дух. — Подумаем все вместе… В таком деле любая самодеятельность граничит с преступлением.
Она шагнула к своему столу, где красовалась изящная колонка служебного видеофона. Нильсон не стал ей препятствовать. Он взял с подноса бокал ледяного джеймо, отхлебнул изрядный глоток.
— Раечка? Здравствуй, милая, — проговорила Голуб, едва откликнулась приемная Марсианского Совета. — Вязаницын у себя? Ах, он на Гранд-канале… Что, опять на верхнесирийскую морену напоролись? Отлично! Пусть попридержат свои тяжелые системы… Да, пришлю своих ребят… Я предупреждала Вязаницына: ни одного кубометра грунта без нашей экспертизы… Впрочем, ладно. Я сама с ним свяжусь. Спасибо, милая!
Директор отключила видеофон, поискала радиобраслет для экстренной связи. Нильсон наполнил бокал вином, протянул его Голуб и опустился в кресло для посетителей. Вид он имел спокойный, даже отрешенный.
— Бесполезно обращаться к Совету и вообще — к людям, — произнес он, словно размышляя вслух. — Как с нами поступить, они решили еще до нашего рождения. Неужели ты думаешь, что сейчас они смягчатся? Теперь, когда трое из тех, кого они считают безвозвратно погибшими, воскресли… Ты помнишь шумиху вокруг Большого Откровения, Ирина? — Голуб кивнула и отложила радиобраслет. — Шок, вызванный появлением люденов, не прошел до сих пор. А ведь метагомы — всего лишь порождение самой человеческой расы. Плоть от плоти… Мы — другое дело. Думаешь, люди смирятся с существованием человекоподобных, умеющих в буквальном смысле самочинно возвращаться с того света?
Сентябрь 229 года — август 230 года
Вот так просто начался мой второй этап восхождения по «спирали психофизиологического развития». Здесь самым главным было удерживать постоянную связь с Аико. Расстояние для нас не было помехой. Поначалу мне потребовалось некоторое время, чтобы постоянно чувствовать ее. Затем, когда связь установилась, у меня почти сразу же начались пси-опыты. То есть Аико начала передавать моему телу те пси-опыты, которые переживала она сама. Мое тело как бы обучалось процессу «трансформации».
Я начал переживать в своем теле то «волновое движение», о котором они говорили. Надо сказать, что это очень приятное ощущение «быть волной», но его очень трудно передать словами. Представьте, тело все так же сидит в кресле, но оно ощущается, как волна… как бы растекается объемными волнами по всему пространству, во все стороны. Сознание становится все более и более интенсивным, простирается все шире и шире. Ощущение границ теряется, вдруг начинаешь ощущать, что тело находится повсюду. Тело словно плывет в океане прозрачно-голубого света… Реально осознаешь, что тело представляет собой не только вот это скопление клеток, которое я называю своим телом. Весь мир становится твоим телом. Возникает ощущение, что это тело объединяет тела многих сотен, или даже тысяч людей. И появляется впечатление, что так называемое «мое тело» принадлежит мне не больше, чем остальные тела.
Примечание:
Иногда мое тело охватывала какая-то странная вибрация. Возникало ощущение, словно начинали одновременно вибрировать все клетки тела. Потом все эти вибрации словно бы объединялись в одну и становились Единой Вибрацией, невероятно компактной и мощной. Иногда даже казалось, что тело вот-вот взорвется. Но в такие моменты я всегда чувствовал рядом присутствие Аико, которая, как будто улыбаясь, говорила мне: «Ничего, ничего, все в порядке, Максим, ничего не бойся». Потом она объяснила мне, что как раз эта вибрация и есть вибрация Сверхразума, которая постепенно трансформирует тело. Но эта сила «очень мудрая». Она действует очень осторожно, небольшими порциями, чтобы не причинить телу вред.
Я вдруг ясно осознал, что весь мой жизненный опыт, все мои знания и привычки, которые я приобрел за девяносто лет, здесь, «мягко говоря», были совершенно не уместны, что здесь надо разучиваться «быть человеком», и постепенно обучаться искусству быть «люденом».
Иногда, погружаясь в эти могучие вибрации «волн жизни» я просто забывал о том, что я Максим Каммерер. Это совершенно безличное состояние, когда исчезают все привычные реакции на окружающее. Но когда я снова возвращался в обычное состояние, мне вдруг становилось по-настоящему тяжело. Дело в том, что в обычном состоянии, сознание снова «концентрируется» вокруг нашего маленького «эго», как у обычного человека, вместо того, чтобы пребывать в беспредельной вечности, и как только это происходит, телу сразу становится трудно. Мое тело уже начинало понемножку отвыкать от состояния быть «этим маленьким человечком, по имени Максим Каммерер». Начали вступать в силу какие-то новые законы.
«Будь проще, Максим, забудь о возрасте своего тела, стань просто ребенком», — говорила Аико, когда мне становилось особенно трудно. И когда она так говорила, передо мной словно бы распахивались сияющие солнечные дороги. Какие бы трудности не возникали, их источник всегда был в уме, особенно в физическом уме, о котором шла речь выше. «Будь проще», — говорила Аико, глядя на меня своими сияющими глазами, и я словно бы оказывался в любящих потоках золотого огня, и мне было понятно, что она имела в виду: нельзя допускать вмешательства ума, ведь мысль сразу все жестко оценивает, жестко регламентирует, суживает, старается ограничить, а это сразу все портит. Быть проще — это значить пребывать в радостной детской непосредственности жизни и действия, без вмешательства ума. Видимо в процессе эволюции нам предстоит вновь открыть это состояние спонтанного счастья, которое присуще, может быть, только маленьким детям.
Интересно, что когда выходишь из-под власти прежних законов, тело словно погружается в какое-то особое состояние гармоничного, единого ритма, в очень мягкую, спокойную и в то же время насыщенную невероятной силой атмосферу, где все обычные действия совершаются как бы автоматически. Например умываешься, чистишь зубы, делаешь пробежку или гуляешь, т. е. занимаешься обычными делами и тело словно само знает, что ему нужно делать в каждый данный момент. То есть ты делаешь это не потому, что научился это делать или по необходимости, а как бы действует само сознание, которое знает, что нужно делать в каждый момент времени. Ты не загадываешь ничего наперед, не говоришь себе что «вот, мол, мне нужно сделать то-то и то-то» или «что мне нужно пойти туда-то и туда-то». В каждую секунду делаешь именно то, что нужно делать, говоришь то, что нужно сказать, и находишься там, где должен быть. И это
