переставлять начнут. Торопиться нам надо.
— Может, и не побыстрее, — вставил Ортис. — Сгархи шурдам не сильно рады подчиняться-то. Мордами машут, рычат злобно, клыки скалят на поводырей. Один из сгархов паука расплющил начисто — лапой ровно муху прихлопнул. Только треск костей раздался.
— А вот про это поподробней, — заинтересовался я. — В смысле не подчиняются? Их ведут поводыри?
— Да, господин. По одному поводырю на каждом сгархе сидит и палкой острой их тычут — погоняют, значит. Сгархи рычат, глазищами упрямо сверкают, но идут.
— Интересно… — задумчиво протянул я. — Ладно. Знаю, что устали, но время поджимает — давайте к остальным на помощь. До того, как шурды выйдут к этому берегу, я хочу быть на противоположной стороне реки.
Моим планам не суждено было сбыться.
Когда Стефий истошно завопил, предупреждая о показавшихся шурдах, мы еще возились с погрузкой. Слава Создателю, плоты уже покачивались на воде и тонуть не собирались. Бочки, прочно притянутые кожаными ремнями, устойчиво держали плоты на плаву. Загодя я распорядился связать плоты между собой в одну связку — если у берега вода едва двигалась, то ближе к середине течение стремительно ускорялось.
— Спускайся! — крикнул я Стефию и огромными прыжками помчался к воде. Похоже, шурды и впрямь поднажали на последнем участке пути и явились гораздо раньше, чем мы их ожидали. — Бросайте мешки! Все на плоты! Живо!
— Брось мешок, кому сказано, — на ходу рявкнул я на упрямого Тиксу, норовившего прихватить с собой мешок с зерном. — Отгоните плоты от берега! — Это уже касалось несущегося к реке здоровяка с двумя гномятами на руках.
Тикса подчинился, шустро перебирая короткими ногами, последовал примеру здоровяка и подхватил на руки излишне медленно плетущегося седобородого гнома.
Для меня время словно застыло. Превратилось в застывший кисель. Мне казалось, что все двигаются слишком медленно. Отдавая короткие приказы и покрикивая на замешкавшихся, я метался между плотами и, срывая напрочь голос, все поторапливал и поторапливал окружающих. Я успевал охватить взглядом все окружающее пространство, успевал заметить, где следует подстегнуть отстающих.
Над берегом звучали ругань, плач женщин и визг перепуганных общим волнением детей. Испуганно ржущие лошади упирались всеми четырьмя копытами, не желая заходить в ледяную воду. Стефий, ломая ветви и рвя одежду, слетел с сосны и помчался к оставленной неподалеку сумке.
— Бегом, бегом!
— Азасти! Ик сери нередостр! Азасти!
— Да залезай же ты в воду, упрямая скотина!
— Кто-нибудь, держите собаку! За ошейник хватай!
— Господин, что делать с мешками?!
— Где господин Корис?!
— Да здесь я! Тащите детей на плоты, мать вашу! Детей на плоты!
К счастью, паника улеглась достаточно быстро, и через десять стремительно пролетевших минут мы все оказались на покачивающихся плотах. Как только последний член отряда оказался на борту, мужчины уперли в дно длинные шесты и оттолкнули плоты подальше от берега, таща за собой привязанных лошадей и мулов. С каждой секундой полоса воды между нами и берегом все расширялась, и теперь меня волновала лишь одна мысль — полезут ли шурды в воду?
Вовремя. Еще через миг заросли прибрежного кустарника с треском раздались в сторону, и на берег реки вырвался первый сгарх с наездником на спине. Теперь у меня появилась возможность разглядеть обросшую страшными легендами тварь в мельчайших подробностях.
Первое впечатление — огромный северный медведь-переросток. Но затем сгарх повел головой, принюхиваясь, и повернул морду в сторону реки. Я понял, что у сгарха с медведем не больше общего, чем у меня с гномом — о такой огромной пасти любой медведь мог только мечтать. Густой темно-серый мех спутанными лохмами свисал с боков и спины зверя, доставая до самой земли, скрывая тело. Такой меховой панцирь не каждая стрела пробьет. Мощные толстые лапы утопали в снегу, и я не смог увидеть когтей, но мне хватило и увиденных ранее следов — когти у сгархов были.
Восседающий на спине сгарха поводырь возбужденно завертелся в стороны и, обнаружив нас в воде, незамедлительно заверещал, подавая сигнал остальным. Вслед за первой тварью на берег выскочили еще два сгарха и застыли у самой кромки воды. Визг разъяренных шурдов зазвучал с утроенной силой, и я поморщился, с трудом подавив желание заткнуть уши. Один из поводырей ударами палки попытался заставить сгарха зайти в воду, но зверь яростно зарычал и дернулся всем телом. Поводырь лишь чудом удержался на спине и больше не пытался принудить огромного зверя зайти в воду. Литас с Ортисом угадали — сгархи явно не были в восторге от своих уродливых хозяев.
— Толкайте сильнее! — крикнул я, несколько успокоившись — похоже, сгархи не горели желанием искупаться.
Враг продолжал прибывать, и на берегу показались пешие шурды, они сразу устремлялись к воде и провожали нас злобными взглядами. Заметив, как сразу десяток шурдов потянули руки к поясам, я с небольшим запозданием сообразил, за чем именно они тянутся, и хрипло заорал, стараясь, чтобы меня услышали все:
— Всем сесть! Прикрыться щитами! Накиньте на детей шкуры!
Впрочем, охотники были гораздо опытней меня и сообразили гораздо раньше, чем чреваты метательные трубки с отравленными иглами. На плотах загромыхали щиты, прикрывая скорчившихся людей и гномов. Гребцы опустились на колени и продолжали отталкиваться шестами, уводя плоты на середину реки.
Из-за моего плеча показалась ручища Рикара и закрыла меня щитом. С плотов послышался звук натягиваемых тетив и звон выпущенных на волю стрел. Несколько шурдов взмахнули руками и повалились на землю. Койн привстал на колено, сухо щелкнул арбалет, и в груди ближайшего наездника появилось оперение болта. Визг оборвался, словно отрезанный. Накренившись в сторону, поводырь рухнул на землю. Оставшийся без наездника сгарх яростно взревел и, развернувшись к растерявшимся шурдам, ворвался в их ряды, как взбесившаяся ветровая мельница. За два моих вздоха от пяти шурдов остались лишь кровавые лохмотья. Я завороженно смотрел на это воплощение самой смерти — сгарх использовал для боя все четыре вооруженные изогнутыми когтями лапы и зубастую пасть. Метался среди разбегающихся в стороны шурдов и убивал их одного за другим. Ударами лап вбивал шурдов в землю, перекусывал их пополам, отрывал конечности. Серый мех зверя окрасился красным, к пролитому на снег вину добавилась кровь разорванных в клочья шурдов.
Оставшиеся вдвоем поводыри потеряли к нам всяческий интерес. Держась поодаль от вышедшего из- под контроля зверя, они поднесли руки к украшенным гребнями головам, пытаясь вновь подчинить сгарха своей воле. В нас так и не выпустили ни одной отравленной иглы или стрелы — шурдам было не до нас, теперь они пытались спасти свои собственные жизни. С плотов продолжали нестись стрелы и арбалетные болты, добавляя паники в рядах врага.
В тот момент, когда я уже думал, что сгарх уничтожит всех шурдов без исключения, на сцене появились костяные пауки и с ходу вступили в дело. Глазницы черепов разом скрестились на взбунтовавшемся звере, налились зеленым светом, и только что яростно ревевший сгарх замедлил движение, а затем и вовсе неподвижно застыл на месте, понуро опустив голову к земле. Убедившись, что зверь покорен, шурды выхватили трубки и вновь помчались к воде. Поводырь пронзительно свистнул и указал паукам в нашу сторону.
— Греби! — очнувшись, заорал я. — Греби! Толкай! Все гребите! Руками, ногами, мечами! Гребите!
Разобравшись со сгархом, пауки используют свою проклятую Создателем магию на нас — и тогда все будет кончено. Мы сами развернем плоты и вернемся к берегу, прямо в лапы к шурдам. Подавая пример, я плюхнулся на живот и обеими руками начал загребать обжигающую холодом воду. Гребли все без исключения, даже дети. Гномы орудовали топорами, повернув их плашмя. Охотники продолжали выпускать стрелы, еще два гоблина завизжали от боли и, выронив трубки, ухватились за торчащие из тел древки
