как-то мне рассказывала, но, безусловно, с чужих слов. Амелия не могла знать Саулину, так как родилась через пару лет после смерти маркизы. Кстати, маркиза Альбериги прожила больше сотни лет.
— Амелия все равно могла знать многое, коль скоро она жила в этом доме.
— Конечно, — спокойно согласился священник. — Но в любом случае рассказ Амелии лишь подтвердил мой вывод, основанный на изучении документов: маркиза Саулина была сильной женщиной и твердой рукой вершила судьбы в доме Альбериги. Я точно знаю, что на вилле имеются кое-какие бумаги.
Я боялся дышать, чтобы не спугнуть удачу.
Священник между тем продолжал:
— Видите ли, образ Саулины пробудил во мне любопытство сразу, как только я получил этот приход и увидел на кладбище ее могилу, а было это тридцать лет назад. На надгробной плите высечены стихи.
— Стихи? — встрепенулся я.
— Стихи Фосколо[4], — добродушно усмехнулся священник. — Амелия мне рассказала (только не спрашивайте меня, откуда у нее такие сведения), что будто бы поэт был влюблен в маркизу по уши, как мы сказали бы теперь.
— Стихи, — повторил я.
— Погодите, — воскликнул священник, — я, кажется, их помню.
Богиня, плетущая гирлянды роз, — это Флора. Поэт называет Флорой свою Саулину. Но самое поразительное состоит в том, что маркизе Саулине было всего двадцать лет, когда она приказала высечь эти стихи на надгробной плите и заказала Канове[5] свое скульптурное изображение. Теперь мы можем любоваться им над ее могилой. Советую вам сходить посмотреть. Очевидно, всякий раз, когда Канова пытался следовать неоклассическим канонам в ущерб жизненной правде, маркиза дергала его за рукав. Получилось необыкновенное лицо, неповторимое в своей выразительной силе.
— Красивая, богатая, окруженная толпой поклонников, — произнес я, размышляя вслух. — Я все время спрашиваю себя, существует ли на самом деле связь между картиной, пробитой пулями, этой табакеркой, маркизой Саулиной и моей семьей.
— Все это предстоит проверить, — рассудил дон Колли. — Мною движет интерес историка, вами — стремление обрести самого себя. Мне хотелось бы помочь вам разгадать эту тайну.
— Семейство Альбериги действительно занимало столь важное положение? — спросил я.
— Когда-то маркизы Альбериги д'Адда были крупными землевладельцами, — сказал священник. — Безусловно, самыми крупными в Кассано.
— Была большая семья, а теперь никого не осталось, — заметил я.
— Это не совсем так, — возразил священник. — Представитель семейства Альбериги существует, однако у него нет прав на виллу. Существует юридическая оговорка, согласно которой собственность является неотчуждаемой до октября этого года. Осталось еще два месяца.
— А Саулина?
— Нынешние специалисты по исследованию души, пользующиеся весьма сомнительным инструментарием психоанализа, сказали бы, что Саулина сразу же взяла на себя роль лидера и в течение чуть ли не целого века держала в руках бразды правления в этом семействе.
— Она все еще не выпускает из рук бразды правления, если сведения о юридической оговорке верны.
— Возможно, в вас говорит голос крови, — серьезно сказал священник.
— Что вы посоветуете мне предпринять? — спросил я с несвойственным мне обычно смирением.
— Могу сказать, что сделаю я, — любезно отозвался он. — До тех пор, пока управляющий не вернется из отпуска и не наймет нового сторожа или не распорядится как-нибудь иначе, ответственным за собственность являюсь я. Я открою виллу, а вы пойдете со мной. — Морщины на его лице разгладились, добрые глаза загорелись волнением. — Начнем с того, что проверим, действительно ли существуют следы от пуль в том месте, где была картина. Затем пройдем в комнату Наполеона, следуя рассказу старой Амелии.
— Это правда, что французский император бывал на вилле?
Старый священник кивнул головой.
— Это единственное, что нам достоверно известно, — сказал он. — Наполеон останавливался на вилле в Кассано 26 ноября 1807 года. Он прибыл к десяти часам утра в карете, запряженной восемью лошадьми. Шел дождь.
— Все это точно установлено?
— Это неоспоримые данные. Есть записи в приходских книгах. Нам повезло: в те далекие годы здесь работал очень любопытный приходский священник; он вел подробнейшие записи. Теперь мы знаем, что вслед за каретой императора ехали еще четыре экипажа. Один из них принадлежал Иоахиму Мюрату. Маркиз Феб Альбериги, муж Саулины, вышел под дождь встречать императора и его свиту. Обед, предложенный венценосному гостю, состоял из овощного супа на курином бульоне, мясного блюда с различными соусами, двух сортов дичи и французского пудинга.
— Думаете, мы найдем на вилле что-нибудь интересное? — спросил я с надеждой.
— В комнате, где спал Наполеон, стоит сундук. Маркиза хранила там свои бумаги, — сказал дон Колли.
— Вы их видели?
— Мне рассказывала о них старая Амелия. И у меня нет причин ей не верить, пока не доказано обратное.
Я с ним согласился.
Мой отец действительно побывал на вилле Альбериги. На одной стене громадного холла, полностью лишенной какого-либо убранства, я насчитал восемнадцать отверстий. Они точно вписывались в пространство два на полтора метра, то есть в размеры картины, приобретенной мной у антиквара на улице Сант-Андреа, и образовывали человеческий силуэт. Здесь его пытали, здесь в него стреляли, но как он вообще оказался в Кассано? И каким образом попал из Кассано в Модену?
Священник провел меня в комнату императора на втором этаже восточного крыла виллы. Бледно- зеленые стены комнаты были расписаны белыми цветами, стояла кровать под балдахином из зеленого шелка с серебряными нитями. Напротив кровати над маленьким камином висело длинное, до самого потолка, зеркало в резной раме с орнаментом из лавровых листьев. Точно такой же орнамент в виде лавровой гирлянды обрамлял входную дверь и дверь, ведущую в ванную. Потолок был украшен лепниной с цветочным орнаментом.
— Тайна скорее всего скрыта здесь, — сказал дон Колли, когда я помог ему распахнуть окно. — Вы уверены, что хотите ее узнать?
На миг я ощутил замешательство, но это сразу прошло.
— Да, — сказал я решительно, — я должен ее узнать.
— Тогда откройте вот это.
И он указал мне на стоявший под окном ларь-скамью с плоской крышкой, изумительное в своей благородной простоте творение резчиков семнадцатого века. Я подошел и уже протянул было руку, чтобы откинуть крышку.
— Нет, — остановил меня дон Колли, — вы должны сделать это в одиночестве.
