специалистами в данной отрасли, образцы шампуней, лаков, бальзамов для укрепления волос, красок, составов для химической завивки. Уход за волосами требовал времени и бесконечного терпения в применении старых и новых средств, от бычьего костного мозга до экстракта плаценты, от крапивного сока до кокосового масла.
Первоначально, сама того не подозревая, Мария была принята на работу не столько благодаря своей компетентности, сколько из-за красоты густых, шелковистых волос, казавшихся наиболее убедительным наглядным доказательством эффективности представляемых ею косметических продуктов.
У двух девушек, работавших вместе с ней, тоже были великолепные волосы: у Сандры черные, как ночь, у Лореллы золотистые, как спелая пшеница.
Мария оказалась самой юной и наименее образованной из них, остальные две были студентками университета. Тем не менее знания, приобретенные в парикмахерской Ванды, позволяли ей с большой уверенностью представлять потенциальным покупателям разного рода притирания, не всегда приносящие обещанный результат, но по крайней мере помогающие поддерживать в душе потребителя великую иллюзию. Клиентки, улыбаясь, выслушивали ее журчащий монолог и жадно впитывали убедительные, проникающие в подсознание слова.
— А у вас… волосы свои или крашеные? — спрашивали они, умирая от зависти к ее красоте.
— Свои, — с гордостью отвечала Мария.
— Разрешите? — просили самые смелые, протягивая руку к роскошным рыжим локонам и начиная верить в чудодейственную силу шампуней и ополаскивателей.
Мария часто вспоминала о Моретте. По сто раз на дню у нее возникало желание позвонить, но она не решалась нарушить данное обещание. Когда Моретта сочтет нужным, она сама с ней свяжется. И тогда они снова встретятся.
В католическом общежитии ей было хорошо. Узнав ее трагическую историю, сестры окружили ее вниманием и заботой, возносили за нее молитвы. Под защитой этих стен, рядом с монахинями, искренне ее любившими, Мария обрела покой.
Однажды утром, листая газету, она прочла заголовок на странице происшествий: «МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА ПОГИБЛА В СТОЛКНОВЕНИИ С ГРУЗОВИКОМ».
«Еще одна дорожная трагедия», — подумала Мария, даже не подозревая, что речь идет о Моретте, и принялась вновь переворачивать газетные листы, ища страницу экономических объявлений в надежде загодя найти новую работу к тому времени, когда ярмарка закроется.
Сандра подошла к Марии и сказала:
— Ты что, не видишь, что у тебя появился воздыхатель?
Мария хотела обернуться, но подруга прошипела ей на ухо:
— Не шевелись.
— Ты меня напугала, — вздрогнула Мария.
— Вот теперь можешь обернуться, — разрешила Сандра.
Мария увидела его у стенда «Л'Ореаль»: красивого, смуглого, в пальто из верблюжьей шерсти с синим шелковым кашне.
— Похоже, у него денег куры не клюют, — предположила Лорелла.
— Откуда ты знаешь? У тебя глаза-рентгены? — развеселилась Мария.
— Элементарно, детка. Можешь сама прикинуть: пальто, костюм, в общем, от ботинок до шляпы этот тип носит на себе никак не меньше миллиона.
— Ты серьезно? — изумилась Мария.
— С гарантией.
Мария была довольна. Работа ей нравилась, зарабатывала она прилично, коллеги относились к ней с симпатией и сочувствием, а теперь, в довершение всего, появился еще и поклонник, молодой красавец, с которым она охотно пошла бы разок куда-нибудь вечером, хотя бы только для того, чтобы узнать, кто он и откуда, каковы его намерения.
Сотрудник спецслужбы, имевший долгую беседу с шефом в ночь, когда погиб министр, сошел с поезда в Болонье, подошел к газетному киоску и, купив экземпляр «Мессаджеро», сложил его так, чтобы название сразу бросалось в глаза. После этого он сунул газету в карман пальто.
— Добрый день, — приветствовал его подошедший на условный сигнал Антонино.
Человек из Рима смотрел на гангстера ничего не выражающим взглядом.
— Я Антонино Катания, — представился молодой человек таким тоном, словно заявил: «Я — Джеймс Бонд, агент 007».
— Тогда пошли, — ответил сотрудник спецслужбы.
Они вышли из здания вокзала и пересекли площадь. Разговор шел на ходу.
— Мы недовольны, — начал человек из Рима. — Не так-то легко было свернуть дознание по факту смерти министра. И тем более увести в сторону расследование по делу об убийстве манекенщиц. А теперь у нас проблемы с этой Моранди. Я же велел лишь нейтрализовать ее, а не прикончить.
— Она слишком много знала. В доме мы обнаружили звукозаписывающую аппаратуру. Она решила сплутовать. Ее нельзя было оставлять в живых, это было опасно, — объяснил Антонино.
Для агента спецслужб это оказалось новым и весьма тревожным фактом.
— А записи?
— Исчезли. Мы прочесали весь дом и контору тоже.
— Ну так ищите дальше. Эти пленки не должны гулять по рукам. Оказывается, дела обстоят еще хуже, чем мы думали. Вы ее убрали, вместо того чтобы заставить ее говорить. По-моему, это полный идиотизм.
— Пришлось спешить, она была непредсказуемой, — стал оправдываться Антонино.
— Опять вы наступаете на грабли. Эту Моранди вы выбрали сами. Не надо было иметь дело с непредсказуемыми, — ледяным тоном возразил человек из Рима.
— Ну, если мы будем разбираться, кто в чем виноват, кто-нибудь обвинит вас, что вы выбрали меня, — обиженно заметил Антонино.
— Именно это и происходит в данную минуту, болван, — прошипел агент. — Так что займитесь делом, — добавил он уже спокойнее.
— Есть один кончик, за который можно ухватиться. Одна девчонка, некая Мария Гвиди, подружка Моранди, ее землячка. Она жила во флигеле, когда все случилось. Возможно, она знает все, а может, и ничего. Может, пленки с записями у нее, раз их больше нигде нет. Она уехала на следующее утро. Мы нашли ее. Работает на ярмарке и живет в католическом пансионе.
— Это мина замедленного действия. Надо заставить ее говорить, — приказал агент.
— А потом? Вы опять скажете, что хватит убивать? — насмешливо спросил Антонино.
— Вот именно. Четыре трупа из-за одного дегенерата с министерским портфелем — это уже многовато. Даже слишком. Найдите пленки и заставьте девчонку говорить. Если она ничего не знает, достаточно ее припугнуть, и она будет молчать. Если ей что-то известно, предупредите меня, я сам решу, что делать. Надеюсь, я выразился достаточно ясно, — сказал сотрудник спецслужбы.
За разговором они вернулись к вокзалу. Агент направился к составу, отправлявшемуся в Рим. Антонино уехал на своей машине.
Мария попрощалась с коллегами и сошла с автобуса на остановке Пьяцца-Маджоре. Было восемь вечера, когда она направилась к общежитию, торопливо шагая по крытой галерее. Навстречу ей попадались лишь редкие прохожие, спешившие домой к ужину, подальше от пронизывающего ледяного ветра, вихрем несущего пыль и мусор.
У дверей кондитерской Дзанарини, уже наглухо закрытой опускающимися железными ставнями, кто-то крепко схватил ее за руку выше локтя. Вместо того чтобы сопротивляться, Мария застыла на месте. Рука в перчатке зажала ей рот. Ее затолкали в автомобиль.
Машина отъехала, и она почувствовала, что сидит между двумя мужчинами. Пытаясь отогнать от себя этот кошмар, Мария покрепче зажмурила глаза. Но рука в перчатке, зажимавшая ей рот, была не сном, а явью. Она открыла глаза, но крик, рвавший ей грудь, вылился лишь в глухое мычание.
